какие-то звуки, где-то поблизости были люди, причём женщины и, кажется, даже дети. И пыль – столько, что я носом её почувствовал.
Открываю глаза – всё нормально, видят. Я в лесу, но совсем близко, метров тридцать, грунтовая дорога. Плохонькая дорога, просёлочная. Но вот народу там – как на Арбате в праздник. Идут на восток, навстречу солнцу. Большинство, 90%, идут пешком. Есть телеги, каждую тащит одна лошадь. На телегах в основном вещи, и иногда дети. Взрослые рядом идут. Один грузовик с какой-то мебелью в кузове пробирается со скоростью пешехода. Вон там – корова, её ведут на верёвке.
Люди разные. Мужчин, женщин и детей примерно поровну. Наверно, многие женщины с детьми остались дома. Примерно треть мужчин – в форме. У некоторых за спиной винтовки, но у большинства оружия не видно. Просто идут вместе с гражданскими. Почти все угрюмо молчат, даже дети. Но всё равно какие-то возгласы или обрывки фраз всё время слышны.
Не долго думая, я разворачиваюсь, и иду глубже в лес. Могут и заметить, и заинтересоваться, подойти. Но, видимо, марш по пыльной песчаной дороге всех вымотал, никто не пошёл проверить, что там за человек в лесу. Скидываю стингер под что-то среднее между большим кустом и невысоким, но широким деревом – с десяти шагов уже ничего не видно в траве – и снова иду к дороге.
Мой план – присоединиться к каким-нибудь войскам. Один я далеко не уйду. Во-первых, тяжело, во-вторых, чуть ли не любой встречный спросит, что это у меня такое военное. Можно просто сидеть в засаде и ждать самолётов, но вдруг наземные немцы появятся раньше? Они, наверно, не так далеко. Или дезертиры. Или просто местные жители. А у меня никакого оружия кроме стингера, даже пистолета нет. Да и не помог бы мне пистолет.
Солдат по дороге идёт немало, но мне они не нравятся. Сразу видно, что они просто идут на восток, надеясь встретить тех, кто их организует, укажет, что делать. Все очень уставшие и растерянные. Даже те, кто идут группами и с командирами.
Я стою у дороги, смотрю, и никому нет дела до меня. Наконец, топает сравнительно организованный отряд. Около сотни бойцов, наверно, рота. Или остатки чего-то большего. Впереди сразу два командира. У одного аж четыре кубика в петлице – капитан. Другой – старлей.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться.
– Не разрешаю.
Капитан равнодушно отворачивается, и рота проходит мимо меня. Все уставшие, даже сил поинтересоваться моей персоной у них не осталось. Как будто сорок километров уже прошли.
Да, неожиданно. Что теперь делать? Ладно, ещё подожду. В крайнем случае, вернусь к варианту засады. Хотя – когда фронт пройдёт, самолёты вряд ли будут часто летать.
Я постепенно начинаю понимать, кого вижу. Иногда грузовики проезжают, загруженные всяким барахлом. Похоже, это начальство драпает. Я даже не пытаюсь к ним соваться. Люди – это, наверно, те, кто был за советскую власть и их семьи. Приезжие и местные. Люди в форме – думаю, значительная их часть это те, кто строил укрепления на новой границе. Ну и остатки разбитых частей, дезертиры, просто отставшие. Никто их