Цыган, говоришь? Смирнов? Брать надо этого цыгана, незамедлительно. Понимаю, что у нас все уже на ногах не стоят, но других вариантов не вижу, как говорится, в ружьё, – поднял брови начальник.
– А что с этим Ниловым делать?
– А что с ним делать? Задерживать. Будем разбираться. В Жданове у бабки его нет, местные телеграфировали. И отца там тоже нет. Попытались у его брата, Андрея Нилова, кажись, расспросить, кто у них в Вольном ещё из родных остался, так пацан, как сумасшедший, несёт какую-то околесицу про какую-то воду, в которой он тонет, слюной брызгает, задыхается, руками во все стороны машет. Надо психиатру парня показать, или придуривается, что-то знает, но включил дурака, или действительно от всего пережитого двинулся малость. И инспекция по несовершеннолетним пусть вопрос не запускает, ищет батю Андрея. Не сиротать же пацану в детдоме.
На ровных изгибах белоснежного подвесного потолка в спальной комнате деловито хозяйничал беспечный паук. Раньше Ирина никогда его не замечала, а сегодня утром неожиданно обнаружила, поймав себя на мысли, что самоуверенные движения этого непрошенного хозяина чертовски её раздражают. Хотела встать, но боковым зрением увидела, что за её нагим телом пристально наблюдает лежащий рядом Максим.
Вчера вечером всё произошло так стремительно, что Ирина не успела даже бегло осознать случившееся. Эта злосчастная бутылка вина, окончательно размывшая остатки воли и самоконтроля… Этот безумный напор Максима… И вот теперь он рядом, смотрит на неё мечтательным поедающим взглядом, а там, наверху, паук, и чтобы сбросить его с потолка, необходимо встать во весь рост и бесстыдно вытянуться, попав в пробуждающийся поток дневного света.
Ирину угнетали мысли: что это было – зачерствевшее многолетнее желание близости, или всё-таки минутная слабость, вызревшая на дрожжах излишне выпитого алкоголя? Кто он, этот Максим Гущин, – случайный пассажир, на неизвестном полустанке забежавший в вагон её размеренной, как стук колёс, жизни, или новый хозяин уставшего от одиночества сердца? Ирина перебирала в сознании всевозможные варианты развития этих внезапно вспыхнувших отношений, но ни один из них не вписывался в логику её насущной реальности. Посмотрев в глаза Максима, Ирина, похоже, увидела то же самое внутреннее смятение, которое одолевало и её.
– Доброе утро, Максим! Мне кажется, мы попали в цугцванг. Так ведь называется эта позиция в шахматах, – размеренно, словно читая урок, произнесла Ирина.
– Что-то было не так? – смущённо спросил Максим.
– Ты имеешь в виду нашу молниеносную связь? – заметила эту неловкость Ирина. – Нет, в этом плане тебе не о чем беспокоиться. Всё было великолепно. И меня это нисколько не беспокоит, скорее, наоборот, радует. Я о другом. О том, что нам и быть вместе нельзя, но и порознь будет плохо. Что нам прятаться бессмысленно, но и быть у всех на виду глупо и в некотором смысле небезопасно. Людская молва – она ведь как зарождающаяся стихия, превращающая, казалось бы, внешне невинную коллективную