городская полиция не располагает всем необходимым оборудованием и в особых случаях вынуждена побираться в полицейском управлении штата.
– Я сказал им, чтобы поторопились, – продолжает Лип, – а они талдычат, что нет какого-то Зилога и вообще не справляются с заявками. Звонок из прокуратуры, может, их подтолкнет. Скажи, чтобы сравнили наши пальчики со снятыми по всему округу. – Я делаю заметку в блокноте. – Кроме того, нам понадобятся данные УТП. – Не всякому известно, что телефонная компания с помощью компьютеров ведет регистрацию местных звонков по всем узлам города и округа – учет телефонных переговоров, то есть знает номера абонентов и тех, кому звонили.
Я тут же принимаюсь писать служебку о предоставлении следствию компьютерных распечаток со сведениями о телефонных переговорах.
– Попроси сообщить номера всех, кому она звонила в последние полгода.
– Полгода? Да они крик поднимут. Это ведь номеров двести, не меньше.
– Тех, кому она звонила три раза, – уточняет Лип.
Я думаю.
– Если брать полгода, ты, вероятно, найдешь и этот номер, – киваю я на телефон у меня на столе.
Лип смотрит мне в глаза и говорит:
– Я знаю.
«Знает он. Что он еще знает?» – думаю я. Люди строят догадки, сплетничают. От Липа, конечно, не ускользнули кое-какие вещи, которые не замечали другие. Сомневаюсь, чтобы он одобрял. Лип холост, но по бабам не шляется. Немолодая полячка, лет на десять старше его, вдова со взрослым сыном, готовит ему еду и спит с ним два-три раза в неделю. По телефону он говорит ей «мама».
– А ты знаешь, что Кэролайн всегда запирала двери и окна? – говорю я с завидным спокойствием. – При всей своей доверчивости она же взрослый человек. Знала, что живет в городе, а не на ранчо.
Глаза Липранцера приобретают металлический блеск. Он улавливает важный смысл того, что я говорю и почему не сказал раньше.
– Так ты считаешь, что кто-то специально открыл окна?
– Очень может быть.
– Что она кого-то пустила и он устроил так, чтобы это выглядело как взлом? – допытывается Лип.
– Вполне вероятно. Кто, как не ты, обратил мое внимание на стакан на стойке бара? У нее был гость. Возможно, это был кто-нибудь из условно освобожденных.
Лип разглядывает свою сигарету. Через раскрытую дверь я вижу, что возвратилась Евгения, моя секретарша. Из коридора слышатся голоса вернувшихся с похорон.
– Не обязательно освобожденный. Может, и подозреваемый, которого она должна была отправить за решетку. От Кэролайн всего можно ожидать. Представь, он звонит ей и говорит: «Мэм, давайте напоследок перепихнемся, а?» Думаешь, исключено, что она сказала: «Давайте»?
Я понимаю, что Лип имеет в виду. Женщина-прокурор, гроза преступников, совершает половой акт с обвиняемым и живет воспоминаниями о запретном плоде. Да, Лип неплохо ее изучил. Кэролайн Полимус не возражала бы, если бы какой-то мужик мотал срок долгие годы, думая о ней.
У меня возникает мучительное чувство.
– Ты ее не очень-то любил, правда, Лип?
– Не