на кухню и приготовила поднос с ячменным чаем и сладкие рисовые пирожные, которые собиралась отнести к себе в комнату. Она привыкла наслаждаться временем наедине с собой после нелёгких выходных с мужем. Так что она ощутила раздражение, когда на кухне появилась Чинвон, взглянула на поднос и поставила на него ещё одну чашку. Без единого слова Сонджу направилась в комнату – Чинвон следовала в двух шагах позади, как ребёнок. Ребёнок, потерявший мать всего месяц назад. Сонджу немного смягчилась.
– О чём ты хочешь поговорить? – спросила она, опуская поднос на пол.
Чинвон взяла пирожное и съела его, как голодная шимпанзе.
– О моём прапрадедушке… – она налила чай в чашку и глотнула его. – Видишь ли, спустя какое-то время после смерти своей жены он отправился на хлопковое поле и увидел там молодую вдову, – она съела ещё одно пирожное. – Он построил небольшой дом и передал обязанности по хозяйству моим прадедушке и прабабушке. Затем он послал слуг в дом вдовы. Они набросили ей на голову мешок и привели её в этот новый дом, чтобы она стала его второй женой.
Сонджу налила чай себе и сделала глоток.
– Он похитил её? Почему он просто не попросил её руки?
– Чтобы спасти её репутацию. Видишь ли, идея была в том, что она – добродетельная женщина и что у неё нет выбора, кроме как выйти за своего похитителя, – Чинвон ухмыльнулась.
– А, понимаю, – Сонджу съела одно пирожное и подтолкнула оставшееся к Чинвон. Та взяла его и съела в два укуса. – Откуда ты всё это знаешь?
– Люди говорят, – Чинвон выпила свой чай залпом. – У дедушки была сестра, которая родилась с искривлённым позвоночником. Всю жизнь она прожила, согнувшись, и ходила вот так.
Чинвон поднялась с пола и прошлась по комнате, сильно согнув колени и размахивая руками. Разумеется, Чинвон не могла сама этого видеть, но у Сонджу всё равно невольно перехватило дыхание. Сперва рука без пальцев у свёкра, а теперь ещё и это. Чинвон села обратно.
– Мой прадед выдал её замуж за бедняка и дал ему землю в приданое. Она умерла в родах.
Той ночью во сне Сонджу нянчила ребёнка странной формы. У него были лягушачьи лапы с четырьмя пальцами и задние ноги с человеческими ступнями. Ребёнок повернул к ней своё милое личико, глядя на неё так, словно смотрел в самую душу. Затем он позвал: «Мама! Мама!» – и стал царапать её грудь тремя острыми когтями на передней лягушачьей ноге. Капли крови образовали три красных линии на её груди. Сонджу перехватила эти когти. Она проснулась, цепляясь за йо.
Яркий образ ребёнка с когтями преследовал Сонджу весь день. В животе тяжестью осел страх. Но следующим утром она увидела за окном выпавший за ночь снег: яркое солнце сверкало на ровном белом покрывале, никем ещё не потревоженном. Глаза отдыхали. Ни единый звук не нарушал тишину. Сонджу забыла о кошмаре. Забыла о трёх последних месяцах, когда из-за забот и хлопот некогда было вздохнуть. Она всё смотрела на белый пейзаж перед глазами и вдыхала прохладный чистый воздух.
Вероятно, это и было счастье.
На следующей неделе муж удивил её журналом