больше был похож на персонажа фильмов Гая Ричи, чем на московского следователя: жилетка «Gant», рубашка «smart cotton», лицо без алкогольных подглазий, пальцы не протравлены никотином.
– Две недели назад.
– А почему не подали заявление раньше?
– Мы сейчас… пока… – подходило слово «расстались», но я не смог его произнести. – Мы пока… не жили вместе.
– Разошлись?
«Разошлись» хуже, чем «расстались». Расстаются на время. Расстаются, чтобы снова быть вместе. А «расходятся» в море корабли, случайно встретившись на разных курсах.
– Да нет…
– Родственников и друзей обзвонили?
– Пока нет.
– Почему?
– Не знаю… Не успел.
– А вы знаете, куда она могла поехать? К кому?
– Поехать? К кому?
– Возвращаемся к первому вопросу. Родственники, друзья, к которым она могла уехать, не предупредив вас?
«Не предупредив вас…»
Иногда в самом начале разговора чувствуешь, что собеседник против тебя.
– Нет… Не знаю.
– Хорошо. Какой у нее круг?
– Круг?
– И снова к первому вопросу… Знакомые, друзья, родственники?
«Точно, против меня!»
– Психотерапевт Борис.
– Добрó. – Пальцы Коломийца, как будто c невидимыми присосками, пробежали по клавиатуре. – Еще?
– Сусанна, бывший тренер по пилатесу.
– Добрó. – Опять бегающие пальцы-присоски. – Кто-то еще?
– Может, бывший муж?
– Может… Вы меня спрашиваете?
– Да нет…
Присоски замерли, повисла пауза: по десятибалльной шкале неловкости – на шесть-семь.
Я стал разглядывать фотографии на стене. Рядами висели портреты мужчин с лицами Ивана Поддубного, но не с атлетическими фигурами, а с грушевидными. Выше «груш» висел кто-то в аксельбантах, с кавалерийскими усами – похож на Байрона, но не с восторженными глазами, а с хитрыми и колючими.
– А кто это? – спросил я.
– Кочубей, первый министр внутренних дел.
– А остальные?
– Сотрудники отделения полиции. Это повесил мой предшественник: любил командный спорт и чтил историю министерства.
«А я ненавижу командный спорт, а тем более – министерство», – хотел сказать я, но вместо этого:
– Странно, что Кочубей, почти свидетель французской революции, потом стал первым министром внутренних дел.
– Да вы эрудит, Валерий Александрович! – Коломиец впервые посмотрел глаза в глаза.
– Да нет… Просто иногда хорошо запоминаю детали.
– Ясно. Давайте дальше! Куда все-таки могла поехать ваша жена?
– Не знаю.
– У вас были разногласия?
– Нет, не было.
– Не было, но вы расстались?
– Просто не жили вместе. Временно… какое-то время.
– Тогда пойдем дальше по списку. Тренер по пилатесу, психотерапевт, бывший муж. Кто-то еще?
– Домработница Галина! – я почему-то с радостью вспомнил ее.
– Вы сегодня пили? – Коломиец искусственно нахмурился. – Что-то принимали?
– Чуть-чуть…
Я мысленно подсчитал количество фляжек с джином, определение «чуть-чуть» подходило с натяжкой.
– Ясно. Кто-то еще из близких?
– Бывшая сестра Лера.
– А почему бывшая?
– Юля так ее называла. Они ссорились.
Мягко сказано! Когда Юля говорила о Лере, половина слов были «сука» и «сдохни», а все остальные – «вот бы» и «скорей бы».
– Добрó. Еще?
– Младший брат, звали Рустам.
– Звали? Тоже бывший?
– Он погиб.
– Как именно?
– Разбился на параплане.
– Давно?
– Несколько лет назад.
– Ясно. Тогда вычеркиваем.
Как часто «итого» всей жизни сопровождается словом «вычеркиваем». Или, наоборот: «запишем».
– Машина у вашей жены была? Судя по базе данных, «Инфинити» модели «Джи тридцать пять икс купе спорт». Вы знаете, где сейчас находится автомобиль вашей жены?
– Да. Во дворе.
– Точно?
– Да нет…
Коломиец перестал что-то делать пальцами-«присосками».
– А вы знаете, Валерий Александрович, что «да нет» – это такая очень московская фраза? В Питере «поребрики» и «шаверма», а в Москве – «да нет»: согласие и отрицание одновременно. Очень похоже на этот город!
– Ну да.
– Или вот еще «ну да» – вторая московская фраза! Сказать «ну да» – все равно, что не сказать ни