Люда легла в больницу. Ничего страшного, плановая операция, хороший прогноз, несмотря на возраст. И Николай на время остался один. Готовил себе сам, убирал, стирал, ездил навещать жену. По вечерам смотрел новости и футбол. И думал. Думал о том, какая коварная штука – жизнь.
Ему было три года, когда он серьезно заболел. Почти месяц лежал в постели, часто в бреду, под конец уже совсем не ел, и его бабка, старая суровая женщина, стала готовить ему похоронную одежду. Николай помнил, как плакала мать, помнил, как дед насильно впихивал ему в руку кусок сала, и он сосал его, как конфету, потом отворачивался к стенке и снова проваливался в забытье. Как давно это было. И казалось: прошло безвозвратно. Кануло в лето.
Он поправился, отучился, сходил в армию, завел семью, отработал – честно, не как некоторые, – жил весело, вышел на пенсию. Вернее, его «ушли». Сказали: надо давать дорогу молодым. Принял и это, хотя было тяжело. Увлекся деревней. Перестроил мансарду в их старом дачном домике, поправил забор, помогал Люде держать огород, сад. Яблоки, ягодные кусты, картошка, свекла, всякие травы, косьба, морковка, дрова. Шутка ли содержать свой дом и кормить внуков. Так продолжалось два года. Да, Николай нахмурил лоб и вспомнил: два года. А в зиму третьего ударила его под дых – что? – тоска? – модное теперь слово депрессия? Чувство собственного бессилия? Обострилась старая болезнь – последствия давней аварии, – и он почти три недели, как когда-то в детстве, пролежал в кровати. Не мог даже толком подняться: кружилась голова, тошнило, еда вставала комом в горле. Только выкарабкался, разболелись суставы. Руки и ноги не слушались, не мог поднять даже сумку с продуктами на этаж. Хорошо, попался хороший врач. Долго его осматривал, щупал, назначил лекарства, приходил почти каждый день навещать, Люда подсовывала ему маленькие гостинцы и денежку. В общем, поставили на ноги. Жить стало сносно. А только страх того, чтобы оказаться беспомощным, обузой для близких на старости лет, не покидал больше Николай, тяжелым ярмом висел на сердце. Николай даже пару раз заговаривал об этом с сыном. Дескать, если что, дайте лишнюю пилюлю или выдерните провод – и все. Люда и сын сердились. Говорили, чтобы он выбросил все эти мысли из головы, что нечего дурить, зачем еще существуют близкие люди… И Николай замолчал.
Он не любил раздражать других по пустякам. Всю жизнь старался обходиться сам. После выздоровления ходил в магазин, потихоньку копался в гараже. Внутри поутихло. Немного даже отпустило. И вдруг сегодня этот сон. Даже не сон, воспоминание.
Он лежит, маленький, на кушетке и чувствует, как холодеет его тело. На мгновение ему стало страшно, а потом, словно лопнула какая-то струна. Тяжесть в голове, испарина, беспокойная ломота в костях по всему телу прошли, и он увидел себя как бы со стороны, сверху, лежащим под одеялом. Мать была на работе, бабушка что-то вязала. Потом он захрипел – нет, не он – его тело, – и она подняла голову.
– Иди! – вдруг услышал он откуда-то сверху.
Бабушка была уже у кровати, беспокойно трясла его за