она шла, машинально отмечая все это на своем пути. Двадцать лет – сорок один шаг, остановка, лицом к стене, механический скрип двери и полоска света, такого же серого, как и все, что ее окружало. Она ждала, что снимут наручники, что привычно толкнут в комнату к коменданту и захлопнут дверь.
– Пошла, – ее грубо затолкнули в комнату, оставив наручники на запястьях, и захлопнули дверь за ее спиной.
Спертый воздух в комнате без окон и запах мужского пота ударили в нос. Она не поднимала голову, смотрела на плитку, отмечая новый орнамент трещин, разошедшихся паутинкой в разные стороны. Маленький паучок, такой же серый, блеклый спустился сверху, она даже не поняла откуда он взялся. Коснулся своими мохнатыми лапками грязного пола и замер. Он такой же пленник в этой комнате, как и она. Замер, ожидая своей участи. «Беги, уползай», – мысленно попросила она его, услышав скрип железных ножек по битой плитке. «Скорее», – молила она, – «ты можешь, ну же, давай!» она стиснула зубы, даже не вздрогнув. Кряхтение и тяжелая поступь приближались. «Ты можешь!» – во рту все пересохло. «Можешь! Не стой, двигайся! Уползай!» – беззвучно кричала она, смотря на паучка, не моргая. И все же она вздрогнула, пыльный ботинок безжалостно размазал насекомое, не оставив мокрого места. Она закрыла глаза и вздохнула. Был паук и не стало его. Вот так и ее больше не существовало. Ничего не осталось от нее. Совсем ничего.
Больно. Всегда становилось больно, когда он сжимал пальцами ее хрупкие плечи, толкая на холодный пол. Синяки практически не проходили, отпечатались на ее коже, становясь ее клеймом. Холод повсюду, холод внутри нее. Она, наверное, никогда уже больше не согреется. Никогда.
– Быстрее, знаешь же, что делать нужно, давай, нет у меня времени сегодня на тебя, – услышала она сверху, стараясь устоять на коленях.
Руки неприятно свело судорогой. Она смотрела на его ширинку. Знала, она знала, чего он хотел, но с заведенными за спину руками, она просто стояла перед ним на коленях и смотрела на его грязные штаны, почему его штаны всегда были грязными? Странная мысль, ей бы думать о другом, но ее мозг словно защищал ее, заставляя размышлять о чистоте его брюк.
– Быстрее, – нетерпеливо рявкнул он и сжал ее плечи своими мясистыми пальцами. – Все как всегда, подними, отсоси, на стол, лицом вниз, – скомандовал он. – Сеньора! – расхохотался он.
Она равнодушно смотрела на него. Все стало настолько механическим, двадцать лет один раз в неделю, он имел ее словно бездушную куклу, стараясь как можно грубее, всегда оставляя синяки, а потом проверял, как они цвели, и оставлял новые отметины, словно она было его собственностью – что хотел, то и делал. А делал всегда одно и тоже. Он завозился со штанами, и перед ее глазами появился его сморщенный детородный орган. Она бы его… она бы… но она просто чуть подалась вперед, не обращая внимания на вонь, исходившую от его давно немытого тела. Почему он мылся редко? Снова эта спасительная мысль защищала ее от реальности.
– Сосочка моя, сеньора, – он усмехнулся и сжал ее голову руками. – Каково это, когда тебя трахает,