дрожали и не слушались, руки заледенели так, что она почти не чувствовала их. Оливия с трудом сняла шлем и отдала ему его. Позади нее в тени деревьев утопал кирпичный дом. Она еще не смотрела на него, боялась взглянуть, словно не верила, что могла видеть, могла зайти, что она – наконец-то дома.
– Все-таки сеньора, – он повесил шлем на руку и вытащил сигарету.
Оливия повернулась к нему:
– Спасибо, что подвез, – она смотрела на него.
Молодой человек закурил. Дождь еще накрапывал, но они не обращали внимания. Оливия поправила прилипшую к ее телу рубашку. Холод стен тюрьмы был не сравним с реальным и настоящим холодом снаружи, тем более, когда вся одежда промокла насквозь. Во время езды она прижималась к его спине, наклонялась на поворотах вместе с ним, как он и сказал. Она запомнила, лишь первый раз, забылась, он остановился и отчитал ее, как девчонку, поясняя, что они разобьются, если она не будет двигаться вместе с ним, что оставит ее на дороге. Она пряталась за его спиной, пока еще худощавой, но со временем он возмужает.
Он вытащил кольцо из кармана брюк и подкинул его на своей ладони. Небольшая россыпь бриллиантов заиграла под светом фонаря. «И в радости и в горе,» – всплыли в памяти слова ее мужа. Парень сжал кольцо и посмотрела на Оливию. Она поправила волосы, подставляя лицо дождю. Стояла, закрыв глаза, и плакала. Он видел ее слезы, видел подобные слезы не раз, когда приезжал к воротам тюрьмы. Слезы свободы, слезы отчаяния, слезы радости и боли, все было вперемешку, всего вдоволь.
– Если нужен буду, позвоните, – он бросил недокуренную сигарету на землю.
Сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет, оторвал клочок бумаги, достал маленькую ручку с черепом на конце, написал цифры и подал ей. Оливия кивнула, пряча клочок картонки от пачки сигарет в карман штанов. Она не знала новый мир, не понимала еще ничего, кроме одного, одна была дома. Всего несколько шагов, ворота, калитка, ключи от дома.
– Удачи, – он надел шлем, двигатель взревел, и он уехал, оставив ее одну.
Добралась, мысленно произнесла она. Дома. Оливия медленно повернулась и посмотрела. Она не верила, что смотрела на родные стены, что видела все это в живую, по-настоящему, что это все не грезилось ей. Слезы вновь хлынули из ее глаз, в руке звякнули ключи. Это единственное, что у нее осталось. Она вздохнула и направилась к воротам, понимая, что они могли быть закрыты, что ранчо могло уже не принадлежать им, что замки могли сменить, что все могло кардинально поменяться за эти годы.
Она подошла к незнакомым воротам. Посмотрела на моргающий фонарь, калитки не было, либо ее перенесли. Оливия стояла и смотрела, держа ключи в руках. Ее дом и нее в тоже время. Что-то пикнуло сбоку, вынуждая ее повернуться. Ворота поддались и покатились в сторону. Ее ждали, внутри кто-то был. Сын?! Губы Оливии задрожали. Она хотела сорваться и бежать, чтобы наконец-то увидеть его, обнять, но первая встреча с Максимилиано вынуждала ее стоять на месте, не торопиться. Незнание тормозило ее, ожидание поторапливало, и она медленно пошла, переступив колею автоматических ворот.
– Сеньора, –