Птах принялся чертить жезлом на песке, и я вдруг увидел наброски больших городов, сводов, куполов, акведуков, бастионов и башен, поднимавшихся выше обелисков, скрывавшихся в облаках. И ветер вздымал мелкими волнами песок, по которому чертил Птах, и движение волн напоминало людскую толчею. А там, куда устремляла свой взор Нейт, линии стирались и исчезали.
«О брат, – сказала она наконец, – к чему это тщеславие? Если я, Царица Мудрости, не насмехаюсь над сынами человеческими, то как можешь делать это ты, Владыко Истины?» Но Птах отвечал: «Они думали связать меня, и будут связаны сами. Они будут работать в огне тщеславия».
Нейт посмотрела на песок: «Брат, в этом нет истинного труда, а только утомительная работа и бесполезная смерть».
И Птах отвечал: «Но не истиннее ли этот труд, сестра, чем твои изваяния сновидений?» Нейт лишь улыбнулась в ответ.
Она посмотрела на солнце, касавшееся горизонта пустыни, потом на груды кирпича с синеватым оттенком, лежавшие на берегу озера.
«Брат, – снова обратилась она к Птаху, – а долго ли будет строиться твоя пирамида?»
«Бог Тот приложит десять раз печать к свитку лет, прежде чем сложена будет ее вершина». – «Брат, ты не умеешь учить своих детей работать, – сказала Нейт и продолжала: – Должна ли я возвести твою пирамиду до захода солнца?» – «Да, сестра, – отвечал Птах, – если ты хочешь приложить к этому свою крылатую руку». Нейт выпрямилась во весь рост; я слышал, как дыбом стал аспид на ее шлеме, и видел, как загорелись ее глаза. Она вынула одну пламенеющую стрелу из связки, которую держала в левой руке, и простерла стрелу над кучами глины. И кучи эти поднялись, как стаи саранчи, и рассеялись в воздухе, так что мгла покрыла все вокруг. А Нейт концом своей стрелы указала их место, и они выстроились рядами, как будто над землею нависло темное облако. Точно так же указала она на север и на юг, на восток и на запад, и летящие комочки глины разделились на четыре больших стройных потока, и один остановился на севере, другой на юге, третий на востоке, а четвертый на западе. Нейт на мгновение широко расправила крылья, но тут же сложила их, издав звук, похожий на шум морского прибоя, и махнула рукой в сторону фундамента пирамиды, заложенного на возвышении. И четыре потока, точно четыре птичьих стаи, потянулись вместе и опустились, подобно морским птицам, усаживающимся у подножья скалы. Когда они сошлись вместе, внезапно вспыхнуло пламя, такое же широкое, как сама пирамида, и поднялось до облаков. Пламя ослепило меня, и я на минуту зажмурился. А когда снова открыл глаза, то увидел на утесе уже готовую пирамиду, на горизонте же горело пурпуром заходящее солнце.
Девочки (каждая радуясь своему). Как я рада! Как хорошо! Но что же сказал Птах?
Профессор. Нейт не дождалась его ответа. Когда я обернулся назад, его уже не было, и я увидел лишь белое облачко у самого края заходящего солнца. Когда же солнце совсем закатилось, образ Птаха слился с мощной тенью и исчез.
Египет. Но пирамида Нейт осталась, не правда ли?
Профессор. Осталась. Но вы, Египет, и представить себе не можете, какое