И вспомнят ли вообще? Ему по боку! Мысли примитивные: где что—нибудь упереть? Куда упёротое сдать? С кем на добытое выпить и кому по пьяни влупить? Всёёёёё! – пылко вытянул Стас и закурил. – Я не хочу так, я не могу так. Как батя мой, к примеру: дом—работа, работа—дом, с «железки» на огород, с огорода в сарай. Что он в жизни видел—то? Чем себя увековечил? Чем отличил?
Шевчук говорил горячо, подстегнутый то ли больной темой, то ли количеством алкоголя.
– Так он уже увековечил, – заговорил Шаламов, отвечая на скорее риторический вопрос друга. – Тобой и увековечил. Ты и впрямь думаешь, что он, как муравей что ли? Он тоже, наверняка, о многом мечтал, это многое в тебе и сбылось.
– Но я то – не он! – возразил Шевчук. – Я – не мой отец, я – это я! И у меня свои мечты, свои планы, а он хочет, чтобы я, как и он – со смены на смену. Хоп, рюкзак на плечо и на завод, вечером – домой, завтра – то же, послезавтра – опять то же. Вот она – однотонная жизнь, про нее я и писал…
Станислав, обессиленный этим красноречивым монологом, глубоко затянулся.
– Вот так живешь—живешь, что—то пишешь, на что—то надеешься, зла никому не делаешь…
– А добро делаешь?
Тимофей взглянул на поникшего друга в ожидании ответа, но в ответ последовала лишь иронично—горькая усмешка.
– Ну, вот, – подытожил Шаламов, – зла не делаешь, добра не делаешь. Можно сказать, и не живешь вовсе, так – присутствуешь…
Кадр второй: город засыпает…
Их и без того угасающий разговор прервал человек, спешно шедший со стороны вокзала. Услышав голоса, он остановился и пригляделся, даже пригнулся, чтобы ускользнуть от фонаря, бившего в глаза, и зычным басом окликнул:
– О—йо́й! Тимон, ты что ль?
И, не дожидаясь ответа, подошел. Среднего роста коротко почти под ноль стриженный, крепкий, лет двадцати с небольшим на вид, он был одет в легкую кожаную куртку, спортивные штаны и кипенно—белые кроссовки.
– Вы чего тут? – спросил парень, с любопытством разглядывая друзей, – пиво что ль пьете? Дай—ка я тоже глотну, – он взял бутылку. – Можно что ль? – спросил для вида, а сам меж тем уже опустошил треть.
– Ты откуда? – поинтересовался Стас, глядя на заметно запыхавшегося знакомого, жадно глотавшего алкоголь.
– Тоже на электричку пришёл, – затараторил было парень, возвращая бутылку, но тут же осёкся, ища что—то глазами на скамье, – а где на зуб чего? Сухарей каких иль хамсы. Чего просто так пиво глушить? Возьмите, у кого деньги есть? Стас, возьми чего.
Шевчук остался неподвижен. Пришелец продолжал тараторить:
– Пришел я, короче, на вокзал, понял что ль, а мне Санёк шумит: «проблемы, говорит, выручай». Вот, я к нему и подорвался.
– Какие у него проблемы? – спросил Шаламов.
– Да черт его знает! Схлестнулся опять с кем—нибудь в Клетке. По синей косячит, а Вадим, выручай. Есть что ль у вас деньги,