было в то время, когда Август был римским императором, а Ирод царствовал в Иерусалиме. Тогда случилось однажды, что необычайно великая и святая ночь спустилась на землю. То была самая тёмная ночь, какую кому-либо доводилось видеть, и можно было подумать, что весь земной шар провалился в какой-то огромный подвал. Невозможно было отличить воду от земли, и немыслимо найти даже самую знакомую дорогу. Да иначе и не могло быть, потому что с неба не доходило ни единого луча света. Все звёзды остались по своим домам, а ласковая луна отвратила своё лицо от земли.
И также глубоки, как мрак, были тишина и молчание. Реки остановились в своём течении, ветер не шевелился, и даже осиновые листы перестали дрожать. Если бы подойти к морю, то оказалось бы, что волны не ударяются о берег, а если бы пойти в пустыню, то песок не заскрипел бы под ногами. Всё окаменело и стало неподвижным, чтобы не нарушать святости ночи. Трава не смела расти, роса не падала, и цветы не решались выдыхать аромат.
В эту ночь дикие звери не охотились, змеи не жалили, собаки не лаяли. И что ещё чудеснее, ни один неодушевлённый предмет не пожелал бы нарушить святость ночи содействием злому делу. Ни одна отмычка не отперла бы замка, и ни один нож не был бы в состоянии пролить кровь.
Как раз в эту ночь шла в Риме небольшая толпа людей от дворца императора по Палатинскому холму, направляясь через Форум к Капитолию. В только что закончившемся заседании сенаторы спросили императора, имеет ли он что-нибудь против того, чтобы они воздвигли ему храм на священной горе Рима. Но Август не сразу дал своё согласие. Он не знал, будет ли приятно богам, что он будет иметь храм рядом с ними, и ответил, что хочет сначала принести ночную жертву своему гению2, чтобы узнать их волю относительно этого предмета. И теперь в сопровождении нескольких доверенных лиц он шёл совершать это жертвоприношение.
Августа несли на носилках, потому что он был стар и длинные лестницы Капитолия утомляли его. Он сам держал клетку с голубями, которых должен был принести в жертву. С ним не было ни жрецов, ни воинов, ни сенаторов, а только одни ближайшие друзья. Факельщики шли впереди, чтобы прокладывать дорогу сквозь ночной мрак, а за ними следовали рабы, несшие треногий жертвенник, угли, ножи, священный огонь и всё необходимое для жертвоприношения.
По дороге император весело разговаривал со своими приближёнными, и потому ни один из них не заметил бесконечной тишины и молчания ночи. Только очутившись на верхней части Капитолия и дойдя до пустого пространства, предназначенного для нового храма, им стало ясно, что происходит что-то необычайное.
Нет, это не была ночь, подобная другим ночам, ибо наверху, на краю скалы, они увидели диковиннейшее существо. Сначала они подумали, что это старый, скрюченный оливковый ствол, потом решили, что древнее каменное изображение из храма Юпитера вышло на скалу. Наконец, они решили, что это может быть только старая сивилла.
Никогда не видали они такого старого, точно изъеденного временем и непогодами, исполинского существа. Старуха положительно нагоняла ужас. Если бы не император, они все разбежались бы по своим постелям.
«Это она, – шептали они друг другу. – Ей столько лет, сколько песчинок на её родном берегу. Почему она выползла из своей пещеры именно в эту ночь? Что она предвещает императору и государству – она, пишущая пророчества на древесных