медленно да поважно, и шубки нету с бубенцами на рукавах, и летника длинного, чтоб подолом пол мел, да мне и так ладно. – Ну так и я замуж не сегодня выйти собираюсь.
Арей тоже встал.
– Спасибо тебе, Зослава.
– За что?
– За разговор, – ответил он серьезно. – На душе легче стало. А на смех мой не обижайся. Не думал я о женитьбе… да и не могу… права не имею. Даже когда Академию закончу, то кем я буду?
– Магом.
– Магом… без дому, без семьи, без гроша за душой. И каждый в этом городе, а то и во всей стране знать будет, что я – бывший раб. Думаешь, много мне работы будет? Нет, Зослава… я уже решил, что уеду.
– Куда?
– Не знаю. Куда дорога ляжет… может, к азарам… хотя и там я чужим буду. Может, к лигойцам или еще куда. Мир велик. Где-нибудь да найдется для меня местечко. Уж не серчай, что твои планы порушил.
Я фыркнула.
– Не было у меня никаких планов. Это так… сказала… не подумавши… Мужа выбирать – не чеботы купить. Ошибешься, по ноге не перешьешь, так и будешь всю жизнь маяться. Пять лет у меня есть. Буду учиться. Глядеть. Приглядываться… а там как-нибудь оно и сладится.
Сказала и сама себе поверила.
Ажно восхитилась, до чего премудро вышло.
– А я тебе помогу, если вдруг совет станет нужен. Или информация. Я тут многих знаю. И вижу порой… чересчур уж много вижу, но в твоем деле лучше больше, чем меньше. Так что, Зослава, примешь помощь? – Арей протянул руку.
И я приняла.
Помощь лишней не бывает.
– Вот увидишь, найдем мы тебе жениха такого, что все боярыни местные обзавидуются…
Сказал и вновь рассмеялся… весело ему, значит. А и ладно, смех не слезы, с души не обеднеет.
Глава 11,
где пишутся письма и съезжаются женихи
Дорогая моя бабушка, Ефросинья Аникеевна, – я от усердия аж язык высунула. Оно, конечно, случалось мне и прежде писать письма, но то – под диктовку, что старосты, что кузнеца, а что еще кого из сельчан. Народ-то в Барсуках грамотный, однако же попробуй-ка, удержи в кривых пальцах, больше привычных к молоту аль косе, тонкое гусиное перышко. Вот и шли ко мне, мол, у меня буковки одна к другой, аккуратненькие, ровненькие, любо-дорого поглядеть. А я что, только рада была…
Я вздохнула и прикусила деревянную палочку… нет, железное перо всяк сподручней гусиного, и сделано хитро, не всяк кузнец тонкую работу сдюжит.
Пишет тебя внучка твоя единственная, Зослава, с превеликим почтением.
Поведать желаю об том, что добралася я милостью Божининой до самое столицы, и до Акадэмии тож.
Я вздохнула.
За письмо я села, знаючи, что бабка оного письма ждать будет со всем нетерпением, а еще волноваться начнет. В ее-то годы волнения, чай, вредны. И потому писать следовало не только красиво, но и успокоительно.
Приняли меня туточки с превеликою радостью, однако поведали, что на целительском факультете, – незнакомое слово я выводила с особым