волнистое полотнище, и ничто не нарушало его однотонности.
Так Сивуха сам себя убаюкал и всем существом потонул в мечтаниях о близком завтраке и вожделенном омовении. Отрешенность сыграла с ним подлую шутку. Лошадь неожиданно споткнулась, ее передние ноги подсеклись, и Сивуха полетел через холку. Распластавшись, как лягушка, шлепнулся на песок, и тотчас его накрыла рухнувшая вослед пегая. Упала аккурат на хозяйское колено, оно хрупнуло, Сивуха взвизгнул от боли и, загребая руками песок, выполз из-под бившейся лошади. В отличие от него, она пострадала не шибко, но и встать не могла, спутанная арканом.
До Сивухи дошло: кто-то хитро разложил на песке петлю, и лошадь угодила в нее, как пичуга в силок. Солнце враз перестало греть, по спине курьера заструились ледяные ручейки. Винтовка слетела с плеча, он потянулся к ней, но в следующее мгновение еще одна веревка накрепко обвила ему шею. У Сивухи не достало ни сил, ни времени, чтобы обернуться и посмотреть, кто был этот ловкий метатель. Пальцы вкогтились в перекрученные конопляные сухожилия, но разорвать их не сумел бы даже атлет Поддубный. Сивуха засучил ногами, скорчился в конвульсиях и широко раззявил рот, куда мигом набился песок. Уста онемели, мышцы сделались дряблыми, а петля все стягивалась и стягивалась, покуда дух на веки вечные не покинул злополучного удавленника.
В лагере все шло своим чередом. Вадим с трудягой Мансуром завершали расчистку зальчика в крепости, Павлуха стоял, а правильнее сказать, сидел снаружи на часах, Вранич изучал открывшиеся на потолке изразцы, а Хрущ-Ладожский ворочался, как крот, в боковом проходе, выбрасывая оттуда пуды желтушной пыли. Вадим не удержался, сделал ему замечание:
– Аркадий Христофорович… пчхи!.. мы тут корячимся, как дворники на Таганке, а вы нам р-работы прибавляете. Потрудитесь сами за собой убирать!
Получил отлуп в стиле быдловатых обитателей московских закоулков:
– Х-ха! Да пошел ты… Тварь! Учить меня будешь!
Как быть с этим нахалом? По совести звездануть бы в рожу, чтобы у него в ушах зазвенело, а перед зыркалками разноцветные круги поплыли. Но неловко – все-таки профессор, лекции в МГУ читает… Да и Вранич не одобрит – и так слишком много свар между участниками экспедиции. Никак они не достигнут единения во имя поставленной цели.
Хрущ, продолжая лаяться, как несносная псина, заработал с удвоенной скоростью. Шлеп! шлеп! – лопату за лопатой выбрасывал песок из прохода в зальчик. Откуда в нем столько злонравия? И где же Вадим мог его видеть раньше?
– Аркадий Христофорович, мы с вами в Москве не встречались?
– Нет! – отрезал тот, не прекращая свою зловредную деятельность. – Я бы запомнил. У моей памяти преотвратное свойство: лица, не обезображенные интеллектом, западают в нее навсегда… Твоя вывеска мне не попадалась.
Вадим оперся на лопату и предался думам о мести, как вдруг из-за пределов крепости донесся заполошный вопль Павлухи:
– А-а! Нечистые!
Вадим и Вранич пробкою вылетели