обычная процедура, и поверьте, что в большинстве расследуемых дел причастными к совершённому преступлению оказываются либо родственники, либо кто-то из знакомых. – Заметив, что Александр Андреевич ещё раз дёрнулся всем телом и хотел сказать что-то нелицеприятное, Лунащук его опередил и сделал попытку успокоить: – Все дознания начинаются с таких расспросов. Иногда выплывает что-то такое, чего вы не брали в расчёт, а мы увидели под другим углом.
– Но так же нельзя! – возмутился Варламеев. – Вы своим подозрением…
– Александр Андреевич, каждый из нас занимается своим делом. Вот в ваши архивные дела никто из посторонних не вмешивается?
– Но…
– Вот именно, так позвольте и нам искать преступников своими методами.
Архивариус насупился.
– Если вы ничего нового добавить не можете, то позвольте откланяться, – Лунащук поднялся со стула.
Варламеев что-то пробурчал себе под нос, но Михаил Александрович не расслышал – он уже выходил из маленького кабинета архивариуса.
7
После разговоров с сотрудниками аукционной камеры у Николая Семёновича разболелась голова. Казалось, что кто-то изнутри колотит ногами и давит на глаза.
8
Как ни старался Лунащук отодвинуть неприятную, как он подозревал, встречу, но пришлось узнавать адрес племянника Бруно.
«Проходят годы…» – чиновника для поручений отчего-то охватило философское настроение. Этого самого Бруно он помнил сопливым мальчишкой – а теперь целый подпоручик. Видимо, с залихватскими усами и брезгливым выражением лица. Всё-таки служба в гвардии, хотя и почётна, но добавляет высокомерия офицерам.
После недолгих мытарств и некоторого своего рода унижения Михаил Александрович шёл на встречу, назначенную подпоручику Гринчуку-Лунащуку. Сыскной агент долго ломал голову, куда пригласить служивого родственника. Рестораций поблизости не наблюдалось. Идти в кофейню? Ну, не барышни же они, в самом деле, чтобы пирожными давиться. Портерная? Как-то несолидно… Вот и выбрал довольно уютный трактир «Знаменский», приютившийся на пересечении одноимённой улицы с Митавской. Дом в три этажа с высокими окнами и двумя небольшими балкончиками по фасаду. Но больше всего привлекало то обстоятельство, что в заведении можно было уединиться в отдельном кабинете.
Как ни странно, но Бруно, поглаживая закрученные кверху усы, явился минута в минуту. Чтобы, видимо, не привлекать к своей особе внимания, прибыл на извозчике и в цивильном платье. Его сразу же провели в отдельный кабинет, где на деревянном стуле восседал падишахом Лунащук. Увидев племянника, он поднялся и застыл, не зная, как обращаться к этому возмужавшему молодому человеку, в котором от былого юноши ничего не осталось. Офицерская выправка, высоко поднятая голова – и только глаза оставались неизменными: такими же озорными, как в детские годы.
Бруно подошёл к родственнику и обнял его.
– Здравствуй, дядя! – просто, без всякого пафоса и ёрничанья, произнёс племянник.
Михаил Александрович не ожидал такого приветствия.