экспедиции исследовали гробницы фараонов, он оставался в лагере, курил и читал захватывающий бестселлер под названием «Ист-Лин»[74] о замужней даме, которая сбегает с любовником, вынашивает внебрачного ребенка, а потом возвращается инкогнито, чтобы стать гувернанткой в новой семье своего мужа. Это было куда заманчивее, чем старые египетские камни. Когда замаячила перспектива посещения храма в Фивах, Берти возразил: «Зачем нам ехать в этот полуразрушенный храм? Пока мы доберемся туда, он развалится окончательно, и смотреть будет не на что». Но Альберт считал, что тур должен сформировать характер его сына, поэтому на руины тому все-таки пришлось тащиться.
Правда, за это Берти была положена щедрая компенсация. Ему повезло: его мать была настолько ослеплена желанием исполнить «план дорогого папы» от первой до последней буквы, что, вопреки собственным предубеждениям, утвердила конечным пунктом программы путешествия краткий визит вежливости ко двору Наполеона III. Берти должен был переночевать в британском посольстве в Париже, а на следующий день навестить французского императора и императрицу в одной из их летних резиденций, Chateau de Fontainebleau[75]. Но королева поставила одно условие: избавить ее от подробностей пребывания в Париже – «содоме и гоморре», как она выразилась. В письме к генералу Брюсу она предупреждала, что принц не должен вернуться домой с «фривольными разговорами и сплетнями», поскольку она до сих пор в трауре. Впрочем, вряд ли Берти захотел бы поделиться с матерью впечатлениями о тех удовольствиях, которые ожидали его при дворе Наполеона.
Так что после высадки в Марселе 10 июня 1862 года Берти на всех парах помчался на север, в Париж, в уверенности, что наконец-то, после всех эмоциональных потрясений предыдущих месяцев, пришло время для настоящих наслаждений. У него были планы глубже погрузиться в мир соблазна, который открыла ему Нелли Клифден.
Как и в случае с первым французским визитом маленького Берти, большинство его биографов уделяют этой короткой остановке всего несколько строк, вуалируя эвфемизмами «более изощренные удовольствия», которым принц предавался на этот раз. Наверное, все дело в том, что мимолетное пребывание Берти в Париже практически нигде не освещалось – в конце концов, это был не официальный королевский визит, – а потому не было никаких групповых портретов, смотров войск, посещения императорской могилы.
Но время, проведенное Берти в Париже в 1862 году, было настолько важным для его становления как мужчины, что было бы недопустимым упущением оставить его без внимания. Несколько дней с Наполеоном и Евгенией стали для принца воплощением мечты, выплеском эмоций, скрытых за фасадом примерного поведения, которое Берти был вынужден демонстрировать на протяжении всей своей кабальной юности и тем более после смерти отца.
Сидя в поезде, который мчал его на север, Берти, должно быть, вспоминал первую поездку из Булони семь лет назад и улыбался своей мальчишеской влюбленности в Евгению, годящуюся ему в матери. Теперь