(Вятку, Киров), не может исчерпать всех его смыслов. Обет был дан хлыновцами, но на реку Великую шли не только они. В 2000 году по благословению патриарха Алексия II Великорецкий ход стал Всероссийским. После чего с каждым годом число иногородних паломников стало расти в геометрической прогрессии. Словно, каждый, вернувшись домой, брал за руку двоих и вел за собой.
Областные власти всячески поощряли эту тенденцию, поэтично называя Великорецкий крестный ход «визитной карточкой Кировской области». Затем в кулуарах стало звучать слово «бренд». При этом его планку приходилось с каждым годом поднимать все выше и выше, изыскивая все больше средств для того, чтобы принять, разместить и прокормить растущую армию паломников, обеспечить их безопасность, медицинское обслуживание и т. д.
Впрочем, к хорошему привыкается быстро. Поэтому, получив бесплатную кашу и хлеб, некоторые паломники роптали: «А где компот? В прошлом году был. Почему не наливаете?». Как в известном фильме про тунеядца Федю. Слышать это было горько и хотелось в ответ сказать: «Пожалуйста, определитесь, что это – турпоход или паломничество, обед или обет?». Однако с обетом тоже было непросто.
Во-первых, потому, что даже священники не верили в то, что когда-то хлыновцы не смогли сдвинуть чудотворный образ с места, пока не пообещали ежегодно приносить его на святое место. А раз никакого чуда не было, то не было и обета, без которого общий Смысл паломничества распадается на тысячи индивидуальных смыслов, которых у каждого паломника целый рюкзак за плечами.
Во-вторых, во всем этом было нечто такое, с чем сердце не могло согласиться. Особенно с рассказом о том, как однажды хлыновцы не пошли на реку Великую, и тут же были наказаны морозами, внезапно ударившими в начале июня и едва не погубившими все посевы. Означало ли это, что, если в наши дни они не пойдут в крестный ход, Бог разрушит их бизнес, уволит с работы, пошлет плохого начальника, болезни или другие несчастья? Да и хорошо ли представлять Бога настолько мелочным и мстительным?
Тогда ответить на эти вопросы я не мог. Мысли, как пчелы, роились в моей голове, и по мере приближения к Великорецкому смысл паломничества все больше ускользал и дробился на тысячи маленьких смыслов. В итоге я вернулся к тому, с чего начал – просто надо пойти и дойти! Когда же это было исполнено, и я снова без единой мозоли возвратился домой, то неожиданно понял, что больше в крестный ход не пойду, так как не вижу в этом смысла.
Сегодня я понимаю, что это было ошибкой, о причинах которой отец Александр Шмеман писал: «В наше время в центре религиозной жизни стоит не истина, а религиозное чувство. Оно, а не истина признается главной ценностью, по которой мерится все. И в церковной жизни, и в богослужении все расценивается в зависимости от того, что „я“ хочу получить от них, что „мне“ представляется существенным, что „я“ люблю в них».
Добавлю, что, когда мы этого не получаем, то часто «с водой также выплескиваем ребенка» – перестаем ходить в церковь,