Туман как желтое молоко разлился по ущелью. Плотный, вязкий он совсем не двигался. Серыми, гнилыми зубами торчали из него каменные глыбы, такие тонкие и высокие, словно деревья в мертвом лесу. Кто и когда выложил эти столбы – не известно, они были здесь задолго до появления первого человека. Камень на камне, они уходили ввысь, растворяясь во мгле. Между ними, по самой глади тумана, будто крохотные щетинки, неспешно шевелились верхушки древних, как сам мир сосен. Она знала, что там, под покровом желтой пелены, эти деревья уходят на несколько десятков метров вниз. И знала она, что, спустившись туда, можно остаться блуждать среди них на веки.
«Скоро будет гроза… – подумала она, – нужно поскорее найти укрытие.»
Она еще раз взглянула на карту, которую выкрала у старого отшельника. На ней, среди грязи и пыльных разводов, был проложен путь к глотке горы. Он петлял меж камней и лесов, шел вдоль реки, затем прерывался и начинался вновь. Она прошла почти половину, взобравшись сюда, на этот уступ, с которого открывался чудесный вид на ущелье. Где-то неподалеку должна брать начало тропа, уводящая к вершине, куда лежал ее путь. Она подняла глаза – там, на склонах Шедар, горели огни, где жили люди. Храбрые и честные люди, которые всю свою жизнь блуждали среди этого тумана, прятались от колоссов и хищников, дрались в междоусобных войнах, любили и умирали. Каждый их день был наполнен страхом потерять во мгле дорогу домой. Их с детства учили ориентироваться среди одинаковых камней и деревьев. «Закрой глаза и слушай! – говорили их старики. – Закрой глаза. И слушай…». Их сердца были наполнены едкой тоской по тем, почти забытым временам, когда они еще жили на склонах Мюфрид. Шедар, такой приветливый и безопасный, стал для них домом, но всякий раз, устав от работы или о чем-то крепко задумавшись, они бросали грустные взгляды на Мюфрид. Эта гора была для них священна. Она была их истинным домом. Утраченным, диким, но родным. Многие юноши, сходили тропой вниз, в Каменный лес, в надежде достигнуть склонов Одинокой звезды. А после туман оставлял их души себе. Их матери пели песни. Длинные и тягучие песни, что оседали на губах горьким пеплом утраты. Они верили, что попадут на гору после смерти и умирали с надеждой, глядя на холодные склоны Мюфрид.
Чуть ниже, укрытый за каменной толщей и зловонными чащами, слабо сиял одинокий огонек, где жил старик, который приютил её. Там был маленький домик с маленьким окном, маленькой свечой и маленьким человеком, что обогрел её и придал сил. Он рассказал, как вернуться обратно, показал карту, где был указан путь к людям, но она знала, что на ней начертан и другой путь, петляющий по склонам Мюфрид. Она украла её. Она оставила все, что у нее было. Тушку кролика, нож и фонарь, несколько книг и тростниковую флейту. Но она знала, что это ничтожно в сравнении с той ценой, какой обладал этот клочок бумаги. Она жалела о фонаре. Он бы так ей пригодился там, внизу, когда она три дня блуждала среди сосен и камней. Одинокая и напуганная. Её вера в те дни висела на волоске, но все же она выбралась. Она смогла. Сделала то, чего не смогли люди, жившие на склонах Шедар.
Несколько крупных капель, как бы извиняясь за надвигающийся шквал, неловко качнули куст папоротника. Стекли по его листу и растворились в траве. Она успела только спрятать карту и прильнуть к скале, когда тяжелая стена дождя настигла её. Вода мгновенно проникла под одежду, обволокла все ее тело.
Дождь она любила. Любила его шелест в траве и стук о деревянные полы в домах. Любила, как он подчеркивал суровую красоту этих мест. Влажный воздух, который был пропитан мудростью и покоем, и искажал звуки сямисэна, что звучал в ночи. Ей нравились краски, которыми обладал хвойный лес, всегда такие темные и таинственные. Нравилось, как солнце по утрам борется с вечным туманом и изредка рассекает его толщу ярким лучом. Нравилось, как воют волки и ухают филины, как вороний граб разносится над долиной, а ветер шелестит среди недовольных деревьев. Ей нравился архипелаг, быть может она его даже любила, но её душа была родом из других мест, и этот дождь, здесь, под открытым небом, казался ей губительным.
Она закрыла глаза и постаралась успокоить разгневанное сердце. Скоро дождь закончится. Он не может длиться долго.
«Я близка, как никогда! – думала она про себя. – Совсем скоро я проникну в сердце горы. Баривард будет мной гордиться! Я близка как никогда!»
Дождь закончился так же стремительно, как и начался. По пологим в этом месте склонам ручьями бежала вода. Резкий порыв ветра внезапно проник под одежду, качнул ее, сковывая тело зябкой хваткой.
Она зарыдала. Она закричала в голос. Слезы хлынули из распухших глаз. Она опустилась на колени, опершись руками о землю. Ладони почувствовали мягкое прикосновение зеленого мха, сжались, впились, выдавив влагу. Она была одинока, обессилена и смертельно голодна. Здесь ни перед кем не нужно выглядеть сильной, здесь, на чертовом краю света, она могла рыдать в голос, кричать и бить руками землю. И она кричала, проклинала весь белый свет, хулила все, что только можно, отдавая гневу остатки сил.
Слезы закончились так же стремительно, как и начались. Глубокий вдох.
«Нужно найти тропу!» – прошипела она, разворачивая карту.
Тропу,