было понять, с кем мы воюем и почему. Я перемещалась по крышам быстро, чтобы не попасться смотрящим. Каждый мой шаг, наверное, был слышен жильцам верхних квартир, но им сейчас было не до этого. Вот заброшенный дом – моя вторая обитель.
Я вновь вошла через окно, взяла штук тридцать ножичков и вернулась на крыши. Я услышала крики в переулке рядом с домом, на крыше которого была. Я присмотрелась и разглядела два черных силуэта. Голова сильно заболела, но я изучила их детально. Старый солдат избивал прикладом молодого паренька. Тот закрывался от него руками и пытался оттолкнуть старика своей ногой. Старик продолжал забивать его.
– Сукин ты сын! Патронов на тебя жалко! – кричал старик.
Парень плакал и вскрикивал при каждом ударе. Прошлая «я» прошла бы мимо и сочла бы, что так и должно быть, но нынешняя я должна была что-то сделать.
Я не убийца. Но я не смогу осуществить задуманное, если не запачкаю руки. Я не должна так бояться этого. Я подняла ножичек и прицелилась. Вдох… Выдох… Вдох… Летит! Я попала старику прямо в мозжечок. Он выронил винтовку. Его туша рухнула на бедолагу, который все еще валялся на грязной асфальтированной земле. Я спустилась по трубе. Он явно заметил меня, но не сдвинулся с места. Я извлекла из старика свой ножичек. Ножичек не подлежал восстановлению, поэтому я сразу же выкинула его и помогла встать бедолаге. Он был еще совсем молод – от силы лет 18. Я даже не была уверена, помнит ли он что-то о революции. Все его лицо было в синяках, нос сломан. Слезы из его глаз лились словно из водопада, он опирался на меня одной рукой, а второй прикрывал свой бок.
– Тише-тише, ты в безопасности, все уже позади. Что тут произошло?
Он прижался к стене и начал тяжело дышать, вытер рукавом своего комбинезона соленые от слез руки и попытался стереть кровь со своего лица. Он начал говорить со мной жестами. Я не поняла, почему он не сказал мне ни слова.
– Ты можешь говорить? – настороженно спросила я.
Он показал на рот и открыл его. У парня не было языка. Его филигранно ровно отрезали. Теперь он может разве что кричать и издавать примитивные звуки. Я сочувствовала ему, но, с другой стороны, что в такое время многие тоже не могут ничего сказать. Я кивнула ему и попыталась понять, что он говорит. Он начал показывать снова. Он объяснил мне, что этот старый сержант хотел избить его до смерти за то, что он осмелился не отдать ему честь. Парень не считал эту войну путем к раю. Он считал ее разрушением рая.
– Так не должно быть… Стой. Не двигайся. Сейчас помогу.
Я аккуратно, но четко и быстро вправила ему нос. Парню было больно. Это лучше, чем ходить с таким носом, словно его пытались завязать в узел, но бросили это дело на половине.
– Так должно быть лучше. Ты как? Идти можешь?
Он ощупал свой нос и кивнул. Я кивнула в ответ, подобрала винтовку и несколько патронов с тела убитого мною солдата