фантазии.
Я прошла мимо Рейза, вышла во двор.
Огонь простирался вдоль горизонта, выбрасывая в ночное небо алые искры. Пламя, свирепое и беспощадное, пировало на остовах деревни. Дома горели. Сады горели. Ортис горел.
– Невозможно, – прошептала я.
– Я бы согласился, да не могу отрицать очевидного, – откликнулся Рейз.
Он вышел на улицу, поравнявшись со мной, уселся на траву.
– Честно говоря, я не верил, что ты спасёшься. Думал, пропустила мой совет мимо ушей, и потому закончишь как все остальные. Не стал дожидаться казни, уехал раньше. Вернулся, когда услышал о сгоревшей деревне. Нашёл тебя на площади.
– Ты ходил туда?
– Вблизи всё не так плохо. – Он взлохматил волосы. – Горят постройки на окраине, парк да с десяток садов. В центре пусто. Даже углей не осталось.
– Там моя семья, – произнесла я одними губами.
– Люди, сдавшие тебя церкви? Я бы не стал о них переживать.
– Они…
– Мертвы. Все до единого, – с гордостью отозвался Рейз, словно в том была исключительно его заслуга.
Ком подступил к горлу.
– Это всё сон, правда? Очередной безумный сон, – пробормотала я.
– Мне жаль, но нет. – Он с нескрываемым удовольствием уставился на окрашенные в золото небеса. – Тебе выпало стать Вестницей. И чем скорее ты примешь своё предназначение, тем проще будет нам обоим.
Голова пошла кругом. Я не понимала, о чём он говорил. Не хотела понимать. Не хотела даже слушать.
– Время, отпущенное вашему миру, истекает, – произнёс Рейз с мрачным торжеством. – Ты понесёшь весть о его скорой гибели.
Он вдруг спохватился, поднялся.
– Что ж, думаю, пришло время представиться. – Рейз согнул спину в шутливом поклоне. – Я – Раздор, первый всадник Эсхатона.
Глава II
«…потому что страшатся демоны знамения Всевышнего, ибо в серебром кованом месяце Отец изобличил пороки их, выставив грехи на позор…»
Авеста, стих второй, толкование Св. Николоса
Планария. Таверна «Дикая лоза»
В кувшине стыло молоко. Краюха хлеба засыхала в плетёной тарелке. Рейз отломил кусочек, обмакнул в масло и с аппетитом затолкал в рот. Я поднесла кружку к губам, болезненно зашипела. Ссадины, полученные в аббатстве, не спешили затягиваться: за три минувших дня разбитые губы перестали кровоточить да синяк под левым глазом приобрёл жёлтый оттенок. Осторожный глоток оставил на языке привкус горечи.
Я вспомнила детство. По осени сестру часто одолевала хворь, и мама заставляла нас пить молоко с мёдом. Мы забирались на кровати, кутались в одеяла и наперегонки, обжигая горло, шумно хлебали кипяток. Победитель удостаивался чести первым урвать кусок пирога, что по обыкновению томился в печи. Мама любила готовить – на кухне всегда пахло свежей выпечкой, а на столе под кружевной салфеткой прятались сладкие ватрушки и пышные булочки.
Всё изменилось. Не было больше