с детства слова древних текстов слились с сотнями голосов. Посвящённые Отцу хвалебные оды сменялись монотонными речами эктелея, благодарившего ангелов за покровительство и просившего выслушать мольбы прихожан. В мгновения тишины каждому присутствующему было дозволено обратиться к одному святому и в поклоне коснуться пламени свечи. Если огонь не погаснет – просьба будет услышана.
Сегодня мне было о чём попросить. Сразу у всех. У самого Отца, у кого угодно, лишь бы проклятая свадьба не состоялась. И я молилась так рьяно, что продолжала шептать, даже когда остальные затянули заключительную песнь, а с алтаря раздался торжественный звон колокольчика.
От мелодичного звяканья свело скулы. Стая мурашек пробежала вдоль позвоночника, забралась под рёбра, сжала лёгкие. Сдерживая кашель, я наклонилась, изображая запоздалый поклон. Грудь сдавило сильнее. Я опустилась на колени, силясь вдохнуть едкий, отравляющий воздух.
Опрокинутая свеча покатилась по полу.
– Всё в порядке, не беспокойтесь, – прозвучал над ухом незнакомый голос. – Нужно вывести её на свежий воздух.
Мужчина помог мне подняться, крепкой хваткой удержал за талию и потащил на улицу. Перед глазами промелькнули окутанные марью силуэты прихожан, яркие всполохи зажжённых лампад, пятно света на каменном полу у дверей. Ноги утратили опору.
Пробуждение было резким. Обманчиво ласковый голос уговаривал проснуться, а после нетерпеливо схватил за грудки и вырвал из забытья. В нос ударил тошнотворный запах.
– Фу, – я отмахнулась от зловонной ткани. – Что это?
– Новое слово в целительском деле, – хохотнул незнакомец, спрятав платок в карман жилета. – Как самочувствие?
– Нормально. Кажется, – я села, потёрла ноющие виски. – Что произошло?
– Обычный обморок, ничего серьёзного. Причин может быть много: духота, благовония, шум. Признаюсь, даже у меня от местного колокола зубы сводит, что уж говорить о девчонке, – он опустился рядом, непринуждённо откинулся на спинку скамейки. – Плохо спишь?
Незнакомец, наконец, оказался в тени, и я смогла рассмотреть черты его лица.
Белая полоса шрама протянулась от переносицы к уху, чудом не зацепив глаз и разделив левую щеку на две половины. На ухе отсутствовала мочка. Старая рана настолько уродовала лицо, что взгляд невольно возвращался к ней снова и снова в желании изучить неровно сросшиеся края и паутину рубцов на скуле.
В насмешку или по привычке мужчина повернул голову, позволив мне бесстыдно глазеть на безобразную отметину. Тонких губ коснулась улыбка.
– Простите, – опомнившись, смущённо пробормотала я.
– Не стоит. Этому шраму много лет, и, если бы меня беспокоил каждый желающий его рассмотреть, я наверняка сошёл бы с ума, – отмахнулся он. – Так что насчёт сна?
– Да, ночь выдалась… тревожной.
– Ещё бы, ведь впереди такое важное