словно уже он знал таких людей, помнил о них, только все это было очень, очень давно. И не семнадцать лет назад, а может даже тыщщи… Авдейка даже головой потряс от таких-то мыслей. Какие такие «тыщщи»?! Ему всего-то семнадцать годков отроду, и то, только вот недавно сравнялось. А он – тыщщи… Но состояние «знакомости», если не сказать, какого-то узнавания, и даже родства, не отпускало его и будоражило воображение, холодя затылок.
За всеми этими размышлениями Авдейка упустил момент, когда Василий стал прежним, обычным человеком. Задумчиво, себе под нос он тихо забормотал:
– Чужие, темные… Чья-то защита стоит. Не могу пробиться. Тьма кругом… Это плохо… Очень плохо… Что тогда у самой горы, если здесь, на подступах такое…?
Авдейка больше половины из сказанного не понял. Разве что, только то, что на хуторе чужие и нехорошие. А все остальное… Вроде и слова говорит знакомые, а смысл их до парнишки никак не доходил. Чудно…
А Василий обратился к замершему парню:
– Ну что, партизан, надо бы обойти. Но сначала требуется поглядеть, кто там такие. Веди к хутору…
Авдейка только головой кивнул. Его начинало потряхивать от холода (а может и от чего другого), одежда вся была, мало, что в грязи, так еще и мокрая, и в сапогах хлюпало. Надо хоть воду из обувки вылить, а то так и мозоли немудрено натереть. Он уселся на землю и стал разуваться. Василий молча достал из своего заплечного мешка старенький свитер, и, подойдя к мальчишке стал с него стягивать мокрую куртку вместе с рубашкой. Затем растер его как следует сухой шерстяной одежкой, а потом всунул ему ее в руки.
– Одевай, в то простынешь.
Авдейка шмыгнул носом и посмотрев снизу вверх на пришлого, смущенно пробормотал:
– Спасибо, дяденька…
Тот усмехнувшись в бороду, бросил:
– Не за что… Мне сопливый партизан без надобности. Всех фрицев всполошишь, если чихать начнешь…
Авдейка пробормотав еще раз «благодарствую», как батя учил, натянул на себя свитер, и сразу же почувствовал тепло. Поднялся, схватил свой мешок, и зашагал вперед, про себя размышляя, что дядька-то не от доброты душевной ему сухую одежу дал, а из соображений безопасности. Хотя, как на это посмотреть. Авдейка и сам в этой самой безопасности, можно сказать, кровно заинтересован.
К хутору подбирались крадучись, как и положено в дозоре. Залегли в густых кустах ивняка, на самой опушке. Небо над головой совсем уже посветлело. Во дворе хутора суетились люди в военной форме, но не немецкой. Авдейка этих сразу различал. Около ворот стояла телега, запряженная пегой лошаденкой, понуро опустившей голову и лениво щипавшей траву, росшую повсюду. Весь двор тоже был затянут крапивой и лебедой вперемешку. Понятное дело, как Авдейка и говорил, хутор был заброшенным. Телега была загружена какими-то ящиками. Солдаты споро их таскали в дом. А офицер на них покрикивал.
– Финны… А офицер, гляньте-ка, фриц. – Со знанием дела проговорил Авдейка. – И ящики, видать, тяжеленные. Что там в них? Неужто снаряды? Дак, пушек-то не видать…