когда угодно и как придется.
– Истории остаются, – утешила его Мириам. – По крайней мере, в памяти хранится их начало.
– Да, во всех подробностях, – сказал я. – Но не то, что происходит потом.
– Да прямо уж, что там происходит потом, – подколола Мириам.
– Эта система больше не работает, – повторил Гудман.
3. Корконуфф как-то там
Толстяк лавировал среди лежащих вповалку тел. Раза два или три споткнулся о чьи-то ноги. Коридор был узким, скудно освещенным. Почти все, даже толстяк, были одеты в полосатые хлопчатобумажные хламиды, от которых несло пылью, нескончаемыми скитаниями и нищенским пропитанием. В полутьме толстяку было трудно отличить ткань от плоти. Когда он на них наступал, лежащие толком не протестовали. Они постанывали, чтобы сообщить, что существуют и что им сделали больно, но с их губ не срывалось ничего хоть как-то похожего на фразу.
Толстяк прошел вдоль всего коридора, толкнул меня носком ноги, остановился перед дверью и испустил вздох, будто последние полминуты сдерживал дыхание. У него были лоснящиеся волосы цвета воронова крыла, лицо усеивали капельки пота. Я приподнялся, опершись на локоть, чтобы к нему присмотреться, и теперь видел его во всех подробностях. По его голым икрам тоже тек пот. Ноги в сандалиях были покрыты пятнами грязи. От него пахло пряной пищей, куриной кровью, луком. Он пригладил волосы и постучал, когда чей-то голос дал ему разрешение, повернул дверную ручку, с некоторой настороженностью вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Я успел заметить дневной свет в большой комнате. Затем нас снова окружила полутьма.
Опять потянулось сонное ожидание. Кто-то поднялся, отчаявшийся или мучимый неотложной нуждою, и, споткнувшись о нескольких скрючившихся спящих, которые заграждали ему дорогу, повернул направо на лестничную площадку и исчез. Вновь воцарилось спокойствие. Единственная в коридоре лампочка время от времени потрескивала, затухая и угрожая лишить даже и своего зеленоватого ореола. Воздух застоялся. Сорок или пятьдесят секунд я сопротивлялся, потом опять канул ко дну.
Я прибыл тремя днями ранее и занимал лучшее место, прямо перед дверью. Когда ко мне в коридоре стали присоединяться другие кандидаты, никто не оспаривал мое положение. Очередь образовалась втихую и без жульничества. Она доходила теперь до первого этажа и подчинялась возникшей стихийно коллективной дисциплине. Можно было отойти на несколько минут, чтобы попить из крана во дворе или опорожнить мочевой пузырь или желудок, никто не пользовался этим, чтобы продвинуться на полметра и незаконно занять покинутое вами место.
Внезапно я вынырнул из бессознательного состояния. Толстяк приоткрыл дверь и толкал меня в плечо своей сандалией.
– Что такое, этот что, уже помер? – донеслось до меня.
Я тут же встал, вытянулся перед толстяком по стойке смирно. Он оказался одного