где-то в кресле или на кровати, но отмел эту идею как неудачную. Хотя мотель и не охранялся, не исключено, что в нем имелась сигнализация, или предусмотрены обходы, или установлены камеры видеонаблюдения. Он поднял голову и осмотрел галерею, символический навес над офисом, столб, на котором висела светящаяся вывеска. Нигде никаких признаков камер, но стоит ли искушать дьявола. Он отошел от галереи, пересек завывания ветра, потоки ливня, беснующиеся лужи и вернулся к своему мотоциклу, весьма посредственно прикрытому цементным навесом.
Комбинезон и шлем изолировали его от бури. Скафандр, подумал он. На дне чего, какой невообразимой массы воды, спросил он себя. Затем вновь натянул перчатки, вытер подмокшее седло, задумался: я могу обойти эту дерьмовую постройку, окажусь с подветренной стороны, найду там не такое продуваемое место, место, где можно переждать и даже вздремнуть полчасика, три четверти часа, он как раз проговаривал про себя все это, когда вдруг, на самом краю поля зрения, заметил в окне одной из комнат движение.
Кто-то отодвинул внутри занавеску и, повернувшись к нему лицом, выглядывал наружу. Ночь и дождь складывались в экран толщиной в добрые двадцать метров, силуэт мутнел от ручьев, стекающих по его шлему, но, несмотря ни на что, сомнений не оставалось. Кто-то его разглядывал.
Фишман тут же прикинул, что ничего не теряет, вступив в контакт с этим нежданным соглядатаем. Он поднял правую руку и помахал ею в знак привета, ну и, конечно же, чтобы показать, что, направляясь к комнате, не имеет никаких враждебных намерений, затем вновь пересек двор и снова ощутил потоки под ногами, и мельтешение ветра, и канонаду капель по своему комбинезону, потом он вновь очутился под крышей галереи. Силуэт становился все четче и четче и при этом не двигался, и, когда Фишмана отделяло от него лишь стекло и пара шагов, он с трудом сдержал содрогание и ощутил в глубине своих печенок что-то вроде волны холода. Он был не из тех, кто теряется перед лицом опасности, и достаточно обучен, чтобы справиться с какой угодно случайностью, но тут вдруг засомневался, не лучше ли отпрыгнуть назад и бежать со всех ног.
Капли, которые так и ветвились по стеклу, не позволяли видеть все досконально, не упрощала задачу и темнота. Но не приходилось сомневаться, что прямо перед ним находилась очень, очень белая птица, в рост человека, пугающе неподвижная, которая вперила в него золоченый, лишенный всякого выражения взгляд и при этом
5. Крейцер
Блумкинд обогнул здание, в котором с прошлого года успешно занимались разведением варанов, и нырнул под козырек над входом в Дом Партии, Блок 2. Под сумрачным навесом разгуливали сквозняки, и, поскольку разведение шло совсем рядом, воздух пропитали густые запахи логова пресмыкающихся, сих уменьшенных доисторических гадов, гниющей пищи и крокодиловой кожи. Пупырчатой, подумал Блумкинд. Грязной и пупырчатой.
Он