Кэтрин, она подбежала и обняла ее за шею.
– Дорогая Кэтрин, – воскликнула она, видевшая специальный выпуск газет, – мне ужасно жаль. – И торопливо продолжила: – Я надеюсь, что это не будет иметь таких уж страшных последствий. Как тебе жутко не повезло! Лучше бы это случилось потом, а не теперь!
Кэтрин, уже овладевшая собой, тихо произнесла:
– Если подумать, то Брандту не повезло гораздо больше.
– О, конечно, дорогая, – сказала Нэнси и, помолчав, добавила: – Ты как всегда видишь все по-своему. В своем ключе.
Она чуть-чуть задержалась, желая выказать свое внимание Кэтрин, суетясь вокруг нее, умоляя сесть, выпить коктейль, выкурить сигарету, прямо сейчас заказать ужин. Но было очевидно, что ее мало волновало произошедшее с Кэтрин и что в глубине души она была поглощена театром, ходом репетиций и всеми своими насущными делами. И вскоре она ушла, помахав на прощание в знак сочувствия и любви.
Есть Кэтрин не хотелось. Она позвонила, чтобы принесли горячего молока, и запила им две таблетки снотворного. Сон был тем лекарством, в котором она нуждалась, и, сбросив с себя одежду, она сразу же легла в постель.
Под воздействием мощного усыпляющего средства она и в самом деле мгновенно погрузилась в сон, который сомкнул над ней свои крыла. И все же ее мысли просачивались сквозь его стремительное объятие, превращаясь в гротескные, ужасающие видения.
Ее растерзанное и оцепеневшее сознание вернулось к тому дикому видению, которое с недавних пор стало преследовать ее и теперь, казалось, совпало с ее собственными несчастьями. Мадемуазель де Керси, героиня миниатюры, ожила, слилась с ней, горестной и одинокой, воплотилась в нее. Она, Кэтрин Лоример, стала живым портретом кисти Гольбейна, разочарованной в жизни и любви женщиной, трагической фигурой, с вечной бледной улыбкой на губах, с букетом белых гвоздик. Все повороты судьбы благодаря которым миниатюра попала ей в руки в этот период ее жизни, казались чем-то предопределенным и неизбежным – напоминанием и предзнаменованием. Она повторила не историю, а судьбу несчастной Люси. И этой судьбы, увиденной сквозь призрачные тени сна, было достаточно, чтобы заплакать в голос.
Она проснулась как от толчка, с пересохшим горлом, вся в поту – и увидела, что уже утро. В ее пульсирующем мозгу, еще не освободившемся от остатков сна, тут же снова вспыхнуло осознание ее положения. Словно пытаясь спастись от этого, она вскочила с постели, приняла душ и быстро оделась. Заглянула в комнату Нэнси – та еще спала.
Кэтрин вышла на улицу. Она понятия не имела, куда идет. Только, конечно, не в офис. Она не могла видеть ни Бреге, ни место, где ее настигла катастрофа. Смутно она осознавала, что ее действия иррациональны, ее разум все еще наполовину одурманен таблетками или даже полностью оглушен. Она оказалась на Сорок второй улице, направляясь к Таймс-сквер. На углу зашла в аптекарский магазин и заказала себе чашку кофе и булочку. Снова выйдя на улицу, она продолжила путь через площадь,