цену прежде, чем это сделает она:
– Мы можем предложить за этот камень сорок тысяч, миледи.
– Пятьдесят, вместе с изумрудом.
– Непременно.
Оба камня вернулись в мешочки и отправились к Груберу.
Кунц обернулся к герцогине в ожидании следующего камня, но она лишь смотрела на него, сложив руки на сумочке.
– Последние два камня имеют особенную ценность. Я имею в виду… общемировую ценность.
Казалось, она пытается справиться с эмоциями.
– Понимаю, ваша светлость.
«Общемировая ценность»? Сердце Кунца учащенно забилось.
– Они неотделимы от истории моей семьи и поэтому бесконечно дороги мне. Если у вашей фирмы не хватит средств, чтобы приобрести их, я… – она помолчала, собираясь с духом, – я пойму. Не уверена, что у меня хватит сил расстаться с ними.
С этими словами она достала из сумочки еще один шелковый мешочек и передала Кунцу.
Кунц принял его очень осторожно. У «Тиффани» не хватит средств? Что она имеет в виду?
Он перевернул мешочек, и оттуда выкатился камень. Кунц замер.
Каждому ювелиру однажды попадает в руки не просто драгоценный камень, а божественный идеал. И в этот момент Кунц отчетливо понял, что, даже если ему суждено прожить еще сто лет, он никогда больше не увидит такого прекрасного бриллианта. Это было чистое совершенство.
Снова поправив лупу, он бережно, очень бережно подцепил камень ювелирным пинцетом, стараясь унять дрожь в руках, и поднес к свету. Кунц изучил его со всех сторон: перевернул короной вниз – обычный способ определить природный цвет бесцветного алмаза, – затем устремил взгляд вдоль площадки, а также осмотрел снизу, начиная от калетты[22].
– Этот камень веками принадлежал нашей семье, – стала рассказывать герцогиня. – Он называется «Слеза Афины», поскольку только глаз бога способен произвести такое совершенство. Кроме этого, о камне мало что известно. Предположительно, он попал к нам из Бирмы, во время хаоса, последовавшего за падением Паганской империи[23]. Говорят, тогда разграбили больше десяти тысяч буддийских храмов.
Кунц кивал, не слушая. Он опустил камень, но лишь для того, чтобы написать записку и отдать ее Груберу, который тут же выскочил из кабинета. А Кунц опять поднял бриллиант.
Камень был очень большим – хоть и не настолько, как Алмаз Тиффани, – и при этом идеальным. Абсолютно идеальный и непостижимо бесцветный, сверкающий, словно лед в самом сердце огня. Кунц понятия не имел, какой величины он был до обработки, но огранка, всегда играющая главную роль при оценке качества бриллианта, была образцово симметричной: не слишком толстый рундист[24], точные пропорции, придававшие камню невероятный, искрящийся блеск. Более того, бриллиант был безупречным. Полностью, совершенно безупречным: даже под лупой Кунц не нашел ни малейшего следа кристаллов, облаков, узлов или полостей. За всю свою недолгую, но очень активную карьеру Кунц не видел настолько совершенного камня.
Бриллианты весом более дюжины карат, не имеющие включений, на