а у подножия восьмиугольной башни наступили мир и спокойствие. Благодаря сильному северному ветру развеялась даже вонь от выгребной ямы.
Пробравшись сквозь лабиринт коридоров, он вышел под холодный свет вечернего солнца, огляделся, вдохнул свежего воздуха и сбросил с себя пелену угнетения и страдания, накрывшую его во время обхода.
«Лечение» душевнобольных с самого начала вызывало у него отвращение, а с годами превратилось в душевную муку, и он из последних сил сопротивлялся манящему забвению лауданума. Эта пагубная привычка, приобретенная еще в медицинской школе, и стала главной причиной, по которой он не закончил обучение.
Взглянув в сторону города, Мозли заметил у причала для важных гостей частную яхту. Он присмотрелся к пассажирам: небольшая компания мужчин и женщин в дорогой одежде, с тросточками и зонтами, приплывших ради вечернего развлечения – навестить сумасшедших. Ничуть не лучше человеческого зоопарка. Их наверняка отведут в третью палату, где содержали подходящих для таких случаев пациентов и тщательно поддерживали чистоту и спокойствие.
Что бы сказали посетители, если бы их отвели в «ложу»?..
Подойдя к ближайшей колонке, он вымыл руки и пошел по дорожке на юг, к работному дому, мимо больших и маленьких пристроек. Справа простирался Ист-Ривер, темный, широкий, за ним поднимались жилые кварталы Манхэттена. Там, в районе Пятой авеню, все еще преобладали частные дома и фешенебельные особняки.
Ближе к работному дому начали попадаться трудовые бригады из заключенных: одни прибирались в конюшне, другие шили обувь, третьи приводили в порядок дороги и тропинки. Когда помощник врача проходил мимо, они поднимали голову.
– О, добрый вечер, доктор Мозли! – сказал дежурный санитар, которого он когда-то отчитал за то, что этот заносчивый парень ударил заключенную.
Мозли двинулся дальше, не обращая внимания на смешки. Он давно привык к этому. То обстоятельство, что он не окончил медицинскую школу, каким-то образом ставило его ниже обычного помощника врача. Даже некоторые сестры милосердия имели наглость давать ему советы.
Над ним навис мрачный каменный фасад работного дома. Ужин для сотрудников подавали не раньше шести, но Мозли старался появляться там как можно реже. Правда, в этот день он пропустил завтрак. Но у него оставалось еще пятнадцать минут, чтобы прихватить из кухни булочку, прежде чем пароход Департамента благотворительных и исправительных учреждений отчалит от пристани. Мозли шагнул в холодную темноту здания, прошел мимо поста охраны и спустился по лестнице в подвальную кухню.
Проходя по сырому коридору, он услышал впереди знакомый голос – грубиян Пэдди, старший повар, опять разразился бурей проклятий. Мозли завернул за угол, оказался в кухне и стал свидетелем неприятной сцены: Пэдди, тянувший на добрые триста фунтов, навис над мальчишкой с соломенными волосами, который был вчетверо меньше его. На подносе в руках мальчишки еле держались горшочки с тушеным мясом.
– Ты