была большая. Её окна тоже заслоняли деревья. Большие деревянные шкафы, покрытые лаком, вмещали в себя разношёрстную посуду. Газовая плита лежала на столешнице. Андрей даже заглянул под неё в поисках духового шкафа. Но там были лишь выдвижные ящики шкафа. Просто четыре конфорки в железном низком каркасе лежали на мраморной поверхности столешницы. Открыл холодильник. Из него выпала упаковка мыла. Должно быть, она лежала в пакете с покупками, который был наскоро заткнут в холодильник.
Андрей закрыл дверцу, взял мыло и отнёс его в ванную, совмещённую с туалетом. Положил его на небольшую стиральную машинку и обратил внимание на белые шарики в раковине. Взял один из них в руку.
– А это что? – спросил он Толю, подошедшего к двери.
– Ай, эта художница замучила, вечно нафталин подкладывает, сколько раз ей говорили, не надо, а она всё равно…
– Зачем?
– Для благоухания, – иронично ответил Анатолий. В этот момент Андрей ощутил резкий запах нафталина, абсолютно не заметный в других обстоятельствах. Он усилил накатывавшую головную боль.
– А, ну если для благоухания, то пусть лежит, каши ведь не просит.
Завершив первое знакомство со своим новым жилищем, Андрей последовал с Анатолием в редакцию. Она находилась через квартал, пешком минутах в семи от дома. Пока они туда дошли, им встретилось два военных наряда, мерно прогуливавшихся по улицам с автоматами наперевес.
На вершине здания, в котором находилась редакция, красовался фонарь. Он бил ярким белым светом по приближавшимся путникам, как лампа следователя НКВД на допросе.
Андрей поднял голову и тут же зажмурился.
Корпункт располагался в доме 1950-х годов постройки. Андрей с Анатолием вошли. Поднялись на второй этаж.
– Вот наша ставка, – сказал Толя, пройдя вперёд, включил свет. Андрей последовал за ним.
Его взору открылся коридор, направо была маленькая кухонька, откуда на весь корпункт раздавался аромат кофе. Вторая дверь справа вела непосредственно в саму редакцию, где замер в воздухе сизый сигаретный дым. Слева ещё одна дверь.
– А здесь у нас что? – Андрей открыл дверь и увидел абсолютно пустую комнату с окном, выходящим в глухую стену.
– Да ничего. Так. Келья.
– Чего?
– Келья, в которой живут монахи.
– Что ты такое говоришь?
– Да как ещё назвать такую бестолковую комнату?! Когда находишься в ней, и дверь закрыта, кажется, будто ты замурован в замке каком-то средневековом или отрешился совсем ото всего.
Табак с Анатолием вошли в комнату, где непосредственно располагалась редакция. Там стояло два стола и несколько стульев, один из них в углу. Андрей на него уселся и тут же упал.
– Кыркларели![4] – нараспев воскликнул Табак, больно ударившись об пол.
– Что?
– Это я от нехороших слов пытаюсь так отучиться. Город ни при чём, а обсценной лексики не прозвучало. Какого чёрта здесь делает стул со сломанной