бельгийцев и норвежцев и довольно большая группа испанцев. В целом их насчитывалось около 25 человек. Возможно, они и получили что-то полезное в Брикендонбери, хотя я в этом сомневаюсь. Мы не имели представления о задачах, которые им предстояло выполнять, и ни Гаю, ни мне не удалось раздобыть необходимых сведений у руководства в Лондоне. Иначе говоря, нам почти нечем было заниматься, и мы только и делали, что беседовали с Питерсом да помогали ему составлять докладные записки для руководства, которые редко удостаивались ответа. Было ясно одно: мы мало чему могли научить испанцев, большинство которых были подрывниками из Астурии (в прошлом шахтеры). «Все инструкторы похожи друг на друга, – сказал как-то один испанец, парень лет восемнадцати. – Они говорят нам, сколько надо отрезать бикфордова шнура, мы же для безопасности увеличиваем длину вдвое. Вот почему мы пока еще живы».
Англичане могли бы извлечь полезный урок из области конспирации, если бы разбирались в ее правилах. Это выявилось только через несколько лет. Поскольку предполагалось, что мы имеем дело с агентами, которые будут засылаться на территорию противника, где их, весьма вероятно, могут схватить, было решено подлинные имена и фамилии офицеров из преподавательского состава скрыть под кличками. Питерс стал Торнли, Хилл – Дейлом и так далее. Гай, дав волю своему мальчишескому воображению, за моей спиной убедил Питерса навязать мне такую неприличную кличку, что я даже не решаюсь ее назвать. Единственное исключение составил Томми Харрис, которому, по непонятным мне причинам, разрешили оставить его собственное имя.
Как-то после войны Томми случайно встретил руководителя нашей бельгийской группы, человека неприятного, постоянно кичившегося своим аристократическим происхождением. Томми зашел с ним выпить чаю. Вспоминая Брикендонбери, бельгиец заметил, что слушатели раскрыли все наши клички, за исключением одной. Томми проверил его и выяснил, что тот действительно знает все наши имена. Он спросил тогда, кто же составил исключение. «Речь идет о вас», – ответил бельгиец.
Скоро с этих страниц на время исчезнет имя Гая Бёрджесса, поэтому мне, надеюсь, простят, если я расскажу о пристрастии Гая к невинным проделкам. Однажды летним вечером Питерс лежал в постели с острым приступом экземы. Чтобы скрыть ее, он отращивал бороду. Около его кровати сидел, потягивая из рюмки портвейн, приезжий инструктор, назвавший себя Хэзлиттом. Внезапно из сада раздался крик, а за ним послышались разноязыкие возгласы. В дом ввалились слушатели. Каждый из них утверждал, что видел кто троих, кто десятерых и даже более парашютистов, выбросившихся поблизости. Услышав это сообщение, Питерс приказал бельгийцам надеть форму и установить пулеметы в окнах. Это обеспечивало хороший сектор обстрела через школьные спортивные площадки. Не знаю, что случилось бы, если бы противник вошел через парадную дверь. «Раз немцы высадились, – сказал Питерс Хэзлитту, – придется встать».
Потом он допустил роковую ошибку, приказав Гаю установить