роняли, опять всё падало, билось, растекалось. Уже были залиты все бумаги Джека. И тут произошло самое страшное: появился огонь. Он быстро распространялся, охватывая всё вокруг. Энрике смертельно испугался, но выйти из комнаты уже не мог – путь ему преграждало пламя. К тому же, помимо запаха гари в воздухе стоял едкий запах разлитой химии. От него болела голова и каждый вдох словно ударял молотом по голове и разрывал лёгкие. Энрике громко плакал и кричал, но никто его не слышал. Последнее, что он видел – стена огня перед глазами…
Когда он очнулся, то не мог понять, почему ему так плохо. Постепенно воспоминания вернули его к произошедшему в подвале по его вине пожару. Энрике подумал, что ему сейчас лучше умереть, нежели выдержать разговор с братом. Но умереть ему не удалось, потому что предпосылок к этому не было. Провидение уберегло его от ожогов при пожаре, а отравление парами кислот хоть и было тяжёлым, но всё же здоровый организм быстро преодолел его. Энрике боялся увидеть Джека, боялся его взгляда и голоса, но, как оказалось, опасения были преждевременными. Джек вовсе не собирался говорить с ним. Ни на эту тему, ни на какую другую. Он перестал замечать младшего брата. Он не видел его даже тогда, когда тот стоял перед ним. Словно Энрике вообще не существовало или он находился в каком-то другом измерении, невидимом человеческому глазу. Так на долгие годы братья оказались в разных измерениях.
…В один из сумеречных ноябрьских дней лорд Норфолк приехал не один. С ним был гость. Энрике опять успел что-то натворить, теперь уж и не вспомнить, что именно, но тогда это было что-то из ряда вон выходящее, если отец позволил себе отчитать сына перед гостем. Это было неслыханно: допустить вытряхивание семейного грязного белья при постороннем человеке, но гнев отца был так велик, что он просто не смог держать его в себе. Он сурово отчитал Энрике, а потом, поняв, что не стоило этого делать в присутствии коллеги, добавил уже для этого господина, словно в оправдание:
– Мой сын так часто огорчает всех нас, что я уже и не знаю, какими методами укрощать его нрав.
Гость отложил газету:
– Помилуйте, Норфолк, но ведь мальчик – испанец! В нём ключом бьёт горячая южная кровь. И вовсе не надо пытаться укротить южный темперамент! Бороться с ним бесполезно, надо просто научиться сосуществованию холодного британского нрава и безудержно горячего испанского. Не подавление одного другим, а дипломатия, – гость многозначительно поднял вверх указательный палец.
Словно волшебным светом озарился сумрак наступающего вечера в кабинете Норфолка. В этот миг Энрике понял, что все унижения, которые он пережил, и все эпитеты, которыми его награждали, вовсе не были им заслужены – это результат полнейшей педагогической и психологической несостоятельности Норфолков. Они не принимали его таким, каков он есть – они пытались его переделать на свой лад, пытались измерять его поступки своей меркой, хотели сотворить из него личность по своему английскому стандарту. Но он