стать величайшей волшебницей всех времён. В конце концов, её разноцветные пупырышки на теле были такими забавными, а тон таким дружелюбным, а предложение таким заманчивым, что отказаться было бы просто глупо. Так мне тогда казалось.
Ничего не изменилось в тот день. Началась гроза, и я убежала со двора в дом. Собака, понюхав меня, зарычала, и мама её прогнала на крыльцо. Моя душа была со мной, величайшей волшебницей я не стала, я для проверки попробовала остановить дождь, и это не вышло: наша лягушка, предсказывающая погоду, не изменила своего положения в террариуме. Ничего не изменилось, но почему-то мне было стыдно смотреть в глаза родителям. И я была виновата перед псом, которого выставили из-за меня за дверь.
Позже я поняла, что вот это-то то и изменилось. Маленький червь, грызущий меня изнутри до сих пор, тогда только-только начал расти. Во мне посилилось глубинное чувство вины, которое не всегда легко было объяснить. Я не стыдилась того, что выбрала лёгкий путь. Я не люблю трудности и думаю, что не любить их нормально. И всё же мне было стыдно. Странное чувство, будто ты виновен в том, что ты это ты. Словно ты никогда никому не понравишься, даже если уже есть люди, которые тебя любят. Странное чувство долга страданию, тьме и печали. Что-то странное, что живёт во мне с детства. И в чём виновата лишь я сама.
Птицы, которые жили на деревьях у нашего дома и уносили мою печаль, стали умирать. Они не справлялись с тем, что на себя брали. Их смерть тоже стала моей виной. И потом с каждым годом вины становилось лишь больше и больше. И тоски тоже. Мне даже приходилось есть камни, чтобы желудок стал тяжелее сердца. Любой другой груз был лучше груза на сердце, мне хотелось о нём забыть. Я изучила столько пород камней, что могла бы получить сертификат геммолога, но это было мне ни к чему, ведь лицензия волшебницы интересовала меня куда больше.
И вот снова, снова рядом со мной стоял огромный чёрный козёл. В его кровавых глазах дрожали прямоугольные зрачки. Рога были острые, как ножи, и казалось, будто концы их измазаны запёкшейся кровью. От его свалявшейся шерсти разило серой, его дыхание было гнилостным, его дыхание пахло смертью. Поэтому я давно уже перестала называть это чистое зло Дьяволом. С тех пор, как я стала Тантанарет, а не малышкой Тани, с тех пор мой Дьявол стал Смертью. И Смерть преследует меня.
– Я соскучился, – трескающимся голосом произнес он. – Покажи мне свою душу. Я хочу забрать её.
Он стоял так близко, что я могла почувствовать зловонное трупное дыхание, даже не оборачиваясь. Я не хотела видеть глаза, которые и без того видела в кошмарах, потому не смела обернуться. Но как всегда твёрдо, твёрдо как лёд декабря, о котором каждый знает, что в марте он растает, вот настолько твёрдо я ответила:
– Сейчас я не отдам тебе свою душу. Уходи.
Я искренне верю, что главное не в том, пообещали ли мы отдать свою душу Смерти или нет. Главное – отдали ли мы её. И пока что я за свою душу держусь. Пускай