моего разочарованного попутчика, что хотя Россия относится к Франции с большой симпатией, но не имеет никаких оснований питать враждебные чувства к Германии. Напротив, с нашими немецкими соседями мы живем в мире и дружбе – если не считать короткого и довольно нелепого недоразумения во время Семилетней войны248. В России никто и не думает о войне, а все, наоборот, желают сохранения добрососедских отношений с Германией. А что касается лично меня, то я из числа самых миролюбивых русских. Поэтому я вынужден отказаться от предложенного тоста, но прошу позволить мне выпить за здоровье дамы его сердца, которая, если она француженка, несомненно, обладает всеми прекрасными качествами, отличающими французских женщин.
Таким образом мне все же удалось вывернуться, и чтобы избежать дальнейших разговоров, я, сославшись на крайнюю усталость, выразил желание лечь спать.
Отходя ко сну, я со всей отчетливостью осознал степень совершенной мною глупости. Ведь мне еще предстояло пересечь пол-Франции, и я легко мог подвергнуться аресту в этой стране, одержимой шпиономанией, – достаточно было какого-нибудь недоразумения, которое дало бы основание для проверки моих документов.
Чертовски трудно, сказав однажды неправду, последовательно продолжать лгать. Чтобы избежать этого, я решил покинуть спальный вагон, следовавший до самого Парижа, еще на пограничной станции Ирун. Однако мой попутчик перечеркнул этот план спасения от его утомительной любезности.
В Ируне мне не удалось предотвратить очередной акт этой любезности – обильный завтрак, которым он меня угостил. «Un russe для него равнозначно un compatriote»249, – заявил он. Я был на грани отчаяния от услужливости этого господина. Уже перед самым отправлением поезда я сообщил ему, что, к сожалению, купил билет в спальный вагон только до Ируна, поэтому должен пересесть в другой вагон, но в Париже мы непременно увидимся.
Я полагал, что таким образом отделался от докучливого попутчика. Однако это оказалось наивным заблуждением: на каждой станции между Ируном и Бордо он подходил к окну моего купе (во Франции тогда еще не было поездов с сообщающимися вагонами) и спрашивал, не может ли он все же чем-нибудь мне помочь. В конце концов я решился на радикальный шаг: не успел поезд остановиться в Бордо, как я выбросил свою ручную кладь на перрон, бросился к багажному вагону, получил свой багаж и, скрывшись в здании вокзала, дождался, пока поезд не скроется вдали вместе с моим французом.
Только теперь я с облечением вздохнул. Затем, сев на поезд, идущий через Лион в Женеву, я на собственной шкуре прочувствовал все прелести путешествия на французском «скором поезде» и убедился в допотопности французского железнодорожного сообщения, если, конечно, не считать парижских магистральных линий.
43. В Берлине
1888 год был важным, но очень болезненным периодом из‐за смерти старого кайзера Вильгельма250. Я видел его лишь однажды, в Дрездене.
Его несчастного сына, любимца народа, кайзера Фридриха III, я видел