была дорогая мастерская и это доставляло ему много проблем. Он рассказал мне, что все имеет две стороны. Если у художника маленькая, бедная мастерская, то ни один человек не придет к нему, и потому в маленькой мастерской трудно заработать большие деньги. Если же снять большую мастерскую, то это подвигает к большим работам ради обретения известности, а аренда стоит так много денег, да и посетителей не так много. «Это тяжелый крест», – сказал он, как ни поступишь, все равно получится неправильно». Что ж, работы сейчас так мало, что я готова войти в его положение и довольствоваться меньшим вознаграждением за позирование, с условием, что он никому об этом не скажет. Было абсолютно тихо; в мастерской, расположенной в партере, было прохладно, как у всех скульпторов; это происходит, вероятно, от большого количества сырой глины; воздух всегда такой, как в новых зданиях, и летом я всегда с удовольствием гуляю рядом с ними, если только строители не начинают приставать ко мне. С улицы также ничего не было слышно, ни извозщиков, ни пароходов; в мастерских, с правой и с левой стороны, было также тихо, все художники уехали на дачу, как объяснил мне скульптор. Внезапно, посреди этой могильной тишины раздались тяжелые шаги, и затем что-то тяжелое с глухим шумом ударилось о дверь мастерской. Мы с минуту молча смотрели друг на друга; затем услышали ужасные стоны и невнятный крик о помощи. Скульптор сказал: «набросьте скорее что-нибудь на себя, по всей видимости там случилось несчастье». Второпях я не нашла ничего лучшего, как надеть на себя летнее пальто скульптора, лежавшее на стуле рядом с подиумом. Оно доходило мне до пят, а рукава были слишком длинны и широки, так что я должна была их подвернуть. Между тем, скульптор открыл дверь, я увидела, что он наклонился и побежала к нему. Боже мой, там лежали два человека и оба совершенно мокрые. Мужчина, казалось, уже пришел немного в себя; он медленно поднялся, при помощи скульптора; я узнала его, это был один гравер, болезненный человек с худым лицом: он часто бывал в других мастерских, и все очень любили его за его добродушие и простоту. Скульптор сказал мне, чтобы я ему помогла, и мы вдвоем внесли в мастерскую насквозь промокшую женщину, лицо которой я не могла увидеть. От воды она была ужасно тяжелая, но если случается несчастье, то силы ведь удесятеряются. Мокрый гравер медленно шел позади, вода стекала по его лицу, так что казалось будто он плачет. При этом он не выглядел огорченным. Мы положили женщину на лежанку скульптора, это были две низенькие подушки, поверх которых была положена большая доска с очень тонким матрацем из морской травы, а сверху этого сооружения лежал ковер. Вероятно, я выглядела очень смешной в совершенно мокром пальто, так как, несмотря на весь трагизм ситуации, скульптор улыбнулся, когда мы оба поднялись и он взглянул на меня. Теперь женщина лежала лицом вверх; она была довольно милая, но слишком худая. На правой руке у нее блестело обручальное кольцо. Тут художник сказал мне, чтобы я как можно скорее сняла с нее лиф, так как я лучше его сумею это сделать; он же снимет башмаки и чулки; потому что ей нужно растереть пятки, колени и грудь. Мокрый
