скорбных снегов чистоту.
Припадаю в последнем поклоне,
а в глазах – словно белые кони
загораются на лету.
1943
Впереди ползёт обоз,
беженцы и госпиталь —
там вода дороже слёз,
помоги им, Господи!
Впереди во весь свой рост
скалы исполины,
позади горящий мост,
факел над пучиной.
Горы плетью по горбам
хлещет смерть крылатая —
это вам не кегельбан,
не постель измятая —
это рёбра ржавых скал,
мёртвые стремнины,
это огненный оскал
выпрыгнувшей мины…
Это жажда, всем одна —
как дожить до вечера,
это кровь, черным черна,
из пробитой печени,
это вздох издалека,
из иного мира,
это капля молока,
это ладан с миром.
Это памяти река,
сжатая теснинами,
это руки старика,
взрытые морщинами,
это гребни чёрных гор
в тихой звёздной темени,
и прощальный разговор
с уходящим временем.
Железные Ворота
Широкую силу Дуная
встречают серые скалы,
встают, тисками сжимая,
и это только начало —
Голубац башни вздыбил,
волны кипят ключом,
разят их подводные глыбы
то булавой, то мечом.
Зубчатый карпатский гребень
трещиной синей расколот,
пена в реке и в небе,
в сердце тревога и холод;
чувствуешь дрожь земную,
пьёшь ледяной хмель,
словно сквозь жизнь иную
смутно провидишь цель.
Вот она – яро свищет
железный пилум Траяна,
вот она – крови ищет
булатный клинок Османа!
Гневом твой дух измучен,
а смертная тьма горька
в глуби твоих излучин,
царственная река.
Но за последней тесниной
в прозрачной прохладе плёсов,
в тихой тени тополиной
густые зелёные косы
водорослей и лилий
вьются зыбкой строкой —
на смену истраченной силе
приходит сонный покой.
Туманы нежданной печали
плывут по дунайской глади,
и ты стоишь на причале,
и пройдены все преграды,
и чувствуешь – больше не будет,
и знаешь – уже не суметь,
не повернуть за чудом
жизни, раздвинувшей смерть.
Воинский храм
То не золото горит,
не мерцает серебро,
то не отсветы зари,
не жар птицыно перо —
это светлая свеча,
это грозная печаль,
это блещет, горяча,
сабельная сталь.
То горит патронов медь
с высоты паникадил,
и угрюмо дремлет смерть
возле воинских могил;
в медь одет иконостас,
жаркой