пакета. В одном были еще живые насекомые: комары, слепни, стрекозы. В другом – нечто вроде кусочка коры с налипшей землей. У дальней каменной стены, не прикрытой гобеленом-плетенкой, а обшитой, как и прочие стены в княжеских покоях, пластиковыми панелями, девчонка плюхнулась на старинный сундук, уж очень похожий на корпус компа из лаборатории, – тот затрещал под ней старинным пластиком, намекая, что готов развалиться в любой момент, однако девчонку это ничуть не смутило, она, похоже, не испытывала благоговения перед древним, довоенным еще, хламом.
С запозданием потянувшись рукой к носу, девчонка звонко чихнула. Всю ее с головы до ног покрывал зеленый налет пыльцы. От чиха над головой девочки поднялась полупрозрачная дымка. Теперь стало видно, что волосы у малышки рыжие. Да не просто рыжие, как у большинства ее сверстниц, а огненные, аж пылающие в лучах заходящего солнца. Стоило на них взглянуть хотя бы вскользь – и глаза слезились от рези.
– Ну и на кого ты похожа? – едва не смахнув со столешницы керамическую солонку-гриб с якобы продырявленной червями шляпкой, из-за стола порывисто поднялась высокая женщина. Говорила она тихо, но властно. Заплетенные в косу волосы были аккуратно – ни одна прядь не выбилась – уложены вокруг ее головы. Одета она была в скромную, совсем без украшений, зеленую плетенку почти что до пят. Ее глаза были ярко-голубыми, точно две ручейные льдинки в начале весны.
– Как на кого похожа? На тебя, конечно, – ответила ей девчонка, вертя в руках старинную пластиковую куклу без головы, зато с длинными-предлинными ровными-преровными ногами и жалкими обрывками когда-то яркой одежды.
– Дочь, а ну-ка живо приведи себя в порядок! – Женщине пришлось повысить голос на девушку, и она невольно закашлялась. Похоже, нечасто ей приходилось так делать.
– Даринка, ну что это за чушь? Ну как ты разговариваешь с матерью? – разглядывая принесенные пакеты, пожурила девчонку вторая женщина, оставшаяся сидеть за столом. Она сняла с головы впопыхах коряво надетый парик из светлых завитых волос и положила его на хрупкую полиэтиленовую скатерку, расчерченную на квадраты синими полосами. Ее череп был лысым и гладким, как отполированная седалищами скамейка. – А ты, Селена, успокойся, присядь. Даринка сейчас все сделает, как надо. Она же умничка. Она же принесла нам все в коконе.
Быть умничкой прежде всего означало, что Даринке следует, не медля и не переча матери, полностью раздеться и выкинуть безнадежно испорченную одежду подальше в коридор.
– Не заперто, дочь, было, потому что мы с Ренаттой ждали тебя. Да и чего нам запираться? Лезь уже, помыться тебе надо. – Селена указала на большую деревянную ванну, занимающую четверть помещения. Над ванной поднимался пар. Рядом с ванной на большом мертвом табурете дожидались купальщицу мыло и живые плетеные полотенце и мочалки. – И хорошенько помыться. Так, чтобы под ногтями на ногах не осталось грязи и уши стали прозрачными.
Даринка