ты, Гаэль, в те басни не верь! А верь только в десницу трудную и меч точёный, чтобы звонче пел по щелчку, так и заживем при короле Володьяре, уж он не забудет! Уже мне от него Валерия моя на горемычное счастье!
На слове басни я почему-то приочнулся… прислушался кое-как и постарался придумать ловкий вопрос, будто не дремал:
– А что же, Эламир, ты разжалован-то, раз протекции?
Вопрос взбудоражил его минутно, рыцарь огляделся смутно… Что видел он в нашем чаду? Чертей ли гадесовых, охотящихся за светлой его душой? Кривясь лицом, нет, криволыбясь (ах, гамма эмоций в этом слове, но одинаковая горечь в начале и конце!), Эламир аж взболтал донный остаток в чаше перед решительным глотком:
– Гаэль, ты не поймешь наше золотое общество! Хотя у вас не так ли? Надо всегда хвалиться чем-то, чего желал каждый и никто не мог добиться, и лучше всего покоренной менадой! Ах, не зуди… Заруби же, что знание хитрых слов никому не важно и ты словами не кичись! А вот завали-ка усладницу, да, я называю вещи честно! Завали-ка избалованную деву, да надолго, да чтобы никто из знати не подлез мимоходом! Маренций в моложавые годы затем и завел пиры смешанные, чтобы юнцы благородные на купеческих курочках топтались. Кровь наша голубая, но бывает угодно Метаре, такая звезда в народе взойдет, что пальчики её оближешь! Ох, уж мы щеголяем тогда без предрассудков!
– Пфф!
– Вот и пфф!
Выпили за пфф, смеясь. Ахх! Глаза Эламира заблестели и голос зальстивился, будто новое вино было с черемушной вязкой ниткой. Будто… будто слова перестали понимать друг дружку, потеряли ритм и начали оттаптывать друг другу шаги, бо пьяная матросня:
– Я же невеец, но с Володьяром сдружились легко и сам он мне советец дал по Валерии. Ах, взаимная польза, слушай, что говорю! Ибо Никеандр и тот прельстился, представь, как разжегся старикан! А Володьяру непочтимый позор – блошиные сплетни, что ни день! А Дарьян-то как подначивал!.. Смех смехом, а от господаря никто не решался сю прелестницу увлечь! Так и попросил всерьез: а отбей-ка! А отбей-ка! – Эламир расхохотался звонко, схватил две чашки на столе и начал их непристойно постукивать друг о друга.
– … старикан не сам же бегал, ясенно, а все клеврета ближнего слал с комплиментами, и вот раз нашел меня подле Валерии золотой, еще… потом уже выслужиться, знать, хотел. А столкнулись в дверях ристалища, так и говорит в глаза: Вечно, сударь, я на вас натыкаюсь!
Эламир вспыхнул зло так и грохнул чашку до осколков. И каблуком еще подкованным по каждой знатной осколотце от души продолбасил:
– И я бы, знаешь, какого рожна он мне, вот и пришлось… Отправил отдохнуть подольше в семейный склеп. И дело-то было честное, но на королевском разборе чуть не пропал! Никеандр бубнил-бубунил про Меренциевы же кодексы, прямо все уши увяли, но Володьяр-молодец хорошо выступил свидетелем: мол, дворянчик сам виновен, натолкнулся сослепу. И невозможно же вынести, ежели каждый в дверях толкать будет, и что – ему, Володьяру, также расшаркиваться каждому