тоже, по ходу, теперь без Вики. Ну хоть шпильнул, и то хорошо.
– Прям! Че ты думаешь, мне этот коммерс страшен? Пф-ф-ф! А он, кстати, точно просто коммерс? Или бандюган?
– Да я уже че-то хер его знает. Рожа бандитская.
– И плевать. Волков бояться – в лес не ходить. А где, кстати, Микулай? Куда он испарился?
– Точняк! Снова как заваруха – его нет. Телепортатор херов. Дома ему пропиздон вставлю.
– Надо выспаться.
– Ага, завтра на дело.
Наутро голова гудела у Санёчка, как Царь-колокол после выстрела в него из Царь-пушки Царь-ядром. Столько горячки, полученной за два последних дня, в его теле не было два года. Естественно, отвыкший организм сопротивлялся. Хотелось умереть, но у любимой матушки были другие планы. Сначала она молилась слишком громко и долго за его грешную душу, пока не вспомнила о деле, не терпящем отлагательств.
– Ты мне дрова в поленницу обещал сложить! Сегодня!
– Мам, что так громко? Сейчас мозг взорвется.
– Пить надо меньше со своими этими. Только вышел, а уже все сердце матери истерзал.
– Есть таблетка от головы?
– На водку у тебя деньги есть, а за таблеткой к матери?
– Будут и деньги на таблетки, – Санёчек повернулся к стене, – и дрова сложу, только позже.
Клавдия Петровна вышла. Через пару минут вернувшись, она бросила в сына таблеткой, которая скатилась по одеялу на пол и нырнула куда-то под кровать.
– И как я ее достану? – Санёчек смотрел куда-то в темень подкроватья.
– И водички! – ледяная вода из колодца вылилась на голову страдальца. – Скажи спасибо, что из стакана, в тазу белье замачивается.
– Ма-а-а-ам, ну чего ты творишь? Совсем, шоль, с ума сошла?
– Будешь так с матерью разговаривать – схожу за скалкой.
– Да иду я, иду!
Кольцов героически сполз на пол и начал шерудить под кроватью. Пыль мерзко липла к мокрой руке, однако целительное колесо он все же нашел. Подув на него, произошло обеззараживание. «Все, что упало у солдата, – упало на газетку!» – вспомнилось Санёчку. Без воды таблетка встала в горле.
– Мам, где мои штаны? – крикнул он.
– Заблевал ты все свои штаны! – раздалось из соседней комнаты. – Замочила! Стирать сам будешь! Я твою блевотню трогать не собираюсь. Ишь чего!
– Куплю тебе стиральную машинку, как разбогатею. Новую!
– Дрова иди укладывай, буржуй.
Санёчек осушил половину графина воды под аккомпанемент осуждающих вздохов матери и вышел во двор. На улице было прекрасно. Не жарко и не холодно. Зефир подбежал к хозяину и весело вилял хвостом, за что получил небольшую порцию ласки.
– Жениться тебе надо, дурке!
– Зачем?
– Как это зачем?
– Ну я и спрашиваю, зачем?
– Штаны свои надень старые, королобый! – загорланила мать, – ходит он тут с голой жопой! Перед соседями-то стыдоба кака-а-а-ая…
– Вот скажи мне, Зефир, утро, а она уже на меня орет. Чего я сделал? – Санёчек повернул голову и ответил не менее тихо: «Я у себя во дворе. Делаю, чего хочу, хоть голым могу ходить».
– Ты