я их вам возьму? – теряется особист.
– Тогда езжайте вы сами. Умеете – на скрипке, на тромбоне?..
– Вы что, издеваетесь!
– Нет, это вы издеваетесь и хотите сорвать наши концерты для поднятия боевого духа советских воинов!
Особист держит задумчивую паузу и меняет тон разговора:
– Уважаемый Леонид Осипович… Я очень люблю и почитаю ваше творчество! Но поймите, я не могу взять на себя такую ответственность…
Утесов тоже меняет тон:
– Хлопчик мой, я понимаю, ей-богу, все понимаю… Давай эту ответственность возьму на себя я.
– Вы?
– Ну да, я. Могу и расписку дать.
Особист напряженно думает и решается:
– Если под вашу полную ответственность…
Под самую полную! Отвечу по законам военного времени!
Утесов изображает петлю вокруг своей шеи и улыбается.
Особист отвечает ему неуверенной улыбкой.
Жилище Утесовых в эвакуации – небольшая комната в бревенчатом доме. Утесов складывает ноты в папку. Елена Осиповна укладывает его вещи в рюкзак. Дита примеряет перед зеркалом солдатскую гимнастерку. Муж Альберт меняет объектив кинокамеры. На кровати лежит мама Малка – очень постаревшая, осунувшаяся.
– Сумасшествие какое-то! – ворчит Елена Осиповна. – Муж, дочь, зять – все на фронт… А я одна – в тылу…
Утесов обнимает жену:
– Какой тыл? Ты здесь на самом переднем крае – рядом с мамой!
Мама Малка подает голос:
– Конечно, мама всем мешает! Вэйзмир, когда ты меня заберешь к себе, Господи?
Дита целует ее, гладит иссохшую руку:
– Бабуля, ну что ты, мы все тебя любим!
– Если бы ты любила бабушку, ты бы от нее не уезжала… И в каком виде ты едешь? Что это за босяцкая кофта?
Елена Осиповна одергивает свекровь:
– Мама! Это не босяцкая кофта, а форма солдата Красной Армии.
– А что, девочке таки больше нечего надеть?
– Есть, бабушка, не переживай, конечно, есть…
Дита снимает с гвоздя на стене укутанное в простыню концертное платье, прикладывает его к себе, вертится перед зеркалом. Бабушка Малка тает:
– О, совсем другая картинка! Диточка, прелесть моя!
– Но это я буду носить после войны… – Дита снова вешает платье на гвоздь.
Однако Утесов, задумчиво наблюдавший эту сцену, вдруг кричит:
– Я шлемазл! Полный шлемазл!
– Не спорю, – соглашается Елена Осиповна. – Но в чем это проявилось сейчас?
Утесов объясняет свое озарение. Дело в том, что сегодня он настраивал своих музыкантов на девушек в крепдешиновых платьях, на танцы в городском саду… И при этом приказал артистам надеть форму. Но сейчас он вдруг понял: нет, воины хотят видеть вовсе не таких же, как они, солдат – тем более ряженых, а наоборот, что-то мирное, светлое, довоенное… Решено: Дита едет на фронт в концертном платье. И всем музыкантам тоже – никакой формы, работать при полном параде.
КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ, ЛЕТО 1942 ГОДА
Струи