я по своим делам! сказал д’Артаньян.
– Вы, кажется, ищете ссоры?
– А вы что думали?
– Чего же вам нужно?
– Хотите знать?
– Конечно.
– Хорошо, мне нужно позволение на выезд, которое у вас есть; у меня нет его, а оно мне нужно.
– Вы, кажется, шутите?
– Я никогда не шучу.
– Пустите меня!
– Не пущу.
– Милый молодой человек, я размозжу вам голову. Любен, подай пистолеты!
– Планше, сказал д’Артаньян, справляйся с лакеем, а я справлюсь с господином.
Планше, ободренный первой удачей, кинулся на Любена, и, как он был очень силен, то повалил его спиной на землю, и стал ему коленом на грудь.
– Делайте свое дело, барин, сказал Планше, – а я свое сделал.
Видя это, дворянин обнажил шпагу и бросился на д’Артаньяна; но он имел дело с хорошим противником. В три секунды д’Артаньян нанес ему три удара шпагой, приговаривая при каждом:
– Это за Атоса, это за Портоса, это за Арамиса.
При третьем ударе дворянин упал без чувств. Д’Артаньян думал, что он умер, или по крайней мере лишился чувств и подошел к нему, чтобы взять приказание кардинала; но в то время, как он протянул руку за ним, раненый, не выпускавший из рук шпаги, нанес ему удар острием в грудь, говоря:
– Вот и тебе!
– А вот это за меня! последний и лучший! закричал взбешенный д’Артаньян, прикалывая его к земле четвертым ударом.
В этот раз дворянин закрыл глаза и лишился чувств.
Д’Артаньян видел, в который карман было положено позволение на выезд и взял его оттуда. Оно было написано на имя графа Варда.
Потом, бросив последний взгляд на красивого молодого человека, лет двадцати пяти, которого он оставил лежащим на земле, может быть, мертвым, он вздохнул о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга для выгоды других, совершенно им чуждых людей, не знающих даже о их существовании.
Но он скоро был отвлечен от этих мыслей Любеном, кричавшим во все горло и просившим помощи.
Планше положил ему руку на горло и сжал его изо всех сил.
– Барин, сказал он. – пока я буду его держать так, он не будет кричать, в этом я уверен; но как только я его отпущу, он закричит снова. Я узнаю в нем Нормандца, а это преупрямый народ.
И точно, как ни было стиснуто горло Любена, он все-таки старался издавать звуки.
– Постой, сказал д’Артаньян; и взяв свой платок, засунул ему в рот.
– Теперь, сказал Планше, привяжем его к дереву.
Это было сделано как следует; потом они притащили туда же графа Варда, и как уже начинало темнеть. а привязанный и раненый были в лесу, то очевидно, что они должны были остаться там до утра.
– Теперь, сказал д’Артаньян, к губернатору!
– Но вы, кажется, ранены? спросил Планше.
– Это ничего, займемся прежде важнейшим, после подумаем о моей ране, которая впрочем, кажется, не очень опасна.
И они отправились большими шагами на дачу почтенного чиновника. Доложили о приходе графа Варда, д’Артаньян вошел.
– У вас есть позволение, подписанное