будет вам! – стушевалась она.
Ну почему мне так весело подтрунивать над ней? Ах, она прелесть, глупая, но прелесть.
– А вы… А вы с ним знакомы, вы учитель его сестер. Вам будет разумнее передать это приглашение, однако, знайте, там есть личное послание, и он ни в коем случае не должен знать, что это я… То есть должен, но не так явно.
О, какой кошмар, во что же меня втягивают? Детские смущения, лишняя возня. Хотя ее я понимаю, наши мужчины любят не просто недотрог, но и «я вас знать не знаю и знать не хочу». Сударыня прекрасно подстраивается под требования кавалеров.
– Хорошо, милая, я передам весточку, но с одним условием – сделаю это по-своему.
– Ах, только не подставляйте меня, сестрица, – сестрица, с каких пор? – не наделайте глупостей, умоляю вас!
На том и договорились. Я взяла ее послание, которое источало аромат, будто его пять раз облили французскими духами, и спрятала в карманы. Радостная, как козлик, она поскакала прочь, но при виде сударей себя одернула и пошла мирно, как следует юной сударыне в чепчике, пышных юбках, перчатках и с зонтиком в руках. Да, модница, ее стиль «все и ничего лишнего», на ней было все, но лишним оно не казалось.
Как хорошо, что бумага отражает только почерк, а не вид человека и в чем он одет. Иногда кажется, что из-за моей простой одежки никто из модных сударынь со мной и стоять не хочет долго. Длинные однотонные и ни на йоту не пышные юбки; белые или черные блузы, закрывающие горло и кисти, никаких рюшей, в основном с кулоном; коричневые туфли и высоко собранный пучок, бывает, и обычная коса. Не то чтобы я стыжусь своего вида, я сама подбираю одежду, но, увы, с нынешней модой это в лад не идет, не только с модой, но и с моим статусом, который сулил мне быть «питерской модницей».
Ладно, оставим это, уже десять утра, задерживаться нельзя, пора в класс.
Вечер того же дня
Горит вечерняя свеча. Огонек играет отражением в окне. А перо ласкает задумчивый подбородок. Провела несколько уроков английского, турецкий класс так и не набрался, увы. Зато у преподавателя Федора Юрского отбоя от детишек так и нет, родители послушно подчиняются моде французского языка. В этом есть причина моего кризиса, возможно, стоило учить усердно картаво-лягушачий язык, однако, всем естеством своим не вытерпела бы.
Федор за эти убеждения смеется надо мной, а иногда даже предлагает пойти к нему в ученики. Наивный мальчик, мне гордость не позволит признать, что в моем арсенале менее популярные языки. Как же он меня раздражает, весь такой денди… Нет! Не денди, решено, пижон! Пустой, как бутылка после банкета, плоский, как лужа в сезон засухи, бессодержательный, как кожаная обложка книги. Одним словом, пижон, иногда про себя я называю его индюшкой.
Примечательно то, что Федор отказывается верить, что меня от него тошнит, он настолько уверен в своем обаянии, что даже глаза его слепнут при виде правды. Право, что же ему от меня, такой злодейки, надо? Неужели свое обаяние на работоспособность проверяет, иль решил, что если я такая простая, то за все, чего нет, ему отдамся в любовные муки. Люблю преподавать, но эту индюшку не переношу!
Все.
Родители