Поэтому новый президент Сербии американская марионетка Воислав Коштуница и новое сербское правительство, куда янки собрали самых верных своих холуев, продали предприятие по цене бросового кирпича. Самые жирные куски «Югофарма» поделили между собой два высших чиновника Госдепартамента США и две шишки российского МИДа – тогдашний министр и его заместитель Соломон Златкис, тот самый литваковский родственник. Но Златкис пошел дальше: получил фантастически дешевый кредит израильского банка и выкупил большую часть акций «разрушенного» фармзавода.
Тут вся прелесть заключалась в том, что ни одна натовская ракета, ни одна бомба, ни один снаряд на территорию «Югофарма» не упали. Всё в радиусе двух километров лежало в руинах, черных от графита, распыленного натовцами в атмосфере, чтобы разрушить электроснабжение в Сербии. А фармацевтический завод остался, как новенький.
Он был, прежде всего, интересен тем, что югославы еще при последнем своем президенте Милошевиче, убитого «Гаагским трибуналом по бывшей Югославии», начали по наработкам кубинских ученых производство уникального онкологического препарата избирательного действия. Препарат накапливается только в новообразованиях, лишая раковые клетки питания и при этом почти не разрушая другие органы и ткани. Правда, его эффективность, как и других лекарств, тоже зависит от вовремя поставленного диагноза.
Югославы только собрались приступить к серийному выпуску чудо-препарата, как началась террористическая акция НАТО «Решительная сила». В бомбовых отсеках натовских самолетов прилетела американская демократия, после чего Югославии не стало вообще. А Сербия, в частности, превратилась в неисчерпаемый источник человеческих внутренних органов для трансплантаций. Богатенькие западные Буратино платили за запчасти для своих изношенных организмов не торгуясь. А чего торговаться – дешевле только украинские.
Серьезный родственник давно вернул бы Литвака в кресло заведующего патанатомическим отделением, откуда Евгений Моисеевич слетел два года назад. Но имелось серьезное препятствие: Литвак был хроническим алкоголиком.
Начинал свой ежедневный ритуал Евгений Моисеевич сразу после утренней конференции – по пятьдесят граммов каждые полтора часа. И к шести вечера поглощал ровно четыреста граммов чистейшего ректификата. Это была его норма – ни грамма больше. Однажды он превысил ее на сто граммов и мертвецки пьяный заснул прямо в морге, где утром его обнаружил Толя Клюкин.
Но прежде чем будить Литвака, Клюкин вытащил из холодильного ящика свежий труп какой-то старухи и положил рядом с Евгением Моисеевичем. Потом с трудом его растолкал.
– Ваша? – деловито спросил он взлохмаченного Литвака. – То-то я смотрю, вы на молодежь переключились, Евгений Моисеевич. В прошлый раз вообще столетняя была.
Литвак дико всхрапнул и схватился за штаны. Они были расстегнуты: Толя и это предусмотрел. И дело, может быть, и осталось бы