школа
Это только ночной Древотяпск хранил сонную тишину, изредка нарушаемую звуком шагов патрулирующей стражи. За воротами магической школы жизнь кипела в котелках травниц, кричала в переходах и коридорах, отчаянно стенала в комнатах, что «Не сдам, вот точно не сдам!», и сквозь зубы проклинала тот день, когда решила стать наставником для молодых и неокрепших умов.
Поздоровавшись со сторожем на входе, я мелкими перебежками миновала двор, где мои одногруппники отрабатывали спаренный удар из двадцать второго билета, проскользнула в холл и тут же присела, пропуская над головой чей-то ботинок.
– Васька, прости, я не в тебя.
От лестницы уже прыгал, поджав под себя босую ногу, Иванушка.
С Аленушкой они родились близнецами. И если внешнее сходство было на лицо и на светло-русый цвет волос, то в остальном эти двое отличались, как солнце и луна. Иванушка обогнал сестрицу в росте, обзавелся мужественным размахом плеч, свидетельствующем о многочасовых тренировках на полигоне, и чисто внешне казался старше. Но в том-то и дело, что казался.
Внутри улыбчивого Иванушки жил и преспокойно здравствовал тот еще беспечный балбес.
Я разогнулась, подняла валяющийся ботинок и перекинула другу.
– В кого целился?
Тот ловко поймал обувку, но вопреки ожиданиям не стал натягивать на положенное ей место, а повторно прицелился.
– Вон в ту горгулью.
Иванушка швырнул ботинок. Тот по красивой дуге взлетел вверх, стукнул подбитой серебром пяткой каменную горгулью по носу и шлепнулся вниз.
– Эх, опять промазал, – расстроился парень, пятерней взлохматил свои буйные кудри и, не дожидаясь закономерного «Зачем?», ответил:
– Если накануне экзамена закинуть ботинок в пасть горгульи над входом, то обязательно вытянешь первый билет. Примета такая.
Я посмотрела на мрачную горгулью. На убежденного Иванушку. Вздохнула.
– Учить не пробовал?
– Тебя Аленушка покусала? – делано испугался друг и заметил корзинку. – О, пирожки!
Пришлось пожертвовать голодному охотнику за удачей пару пирожков с картошкой и один сладкий, а уже после подниматься по лестнице и сворачивать к общежитию, где было чуточку поспокойнее.
Выпускной экзамен всегда ставили на середину лета, когда мелкота разъезжалась на каникулы по домам, а ученики средних классов – на летнюю практику. Раньше мне казалось, это делали для того, чтобы никто не знал, что их ждет на десятом году обучения, и с большим прилежанием штурмовал скучные фолианты. На деле же поняла: будь здесь еще кто-то, кроме выпускников, школа не выстояла бы.
Из-за дверей комнат доносились неразборчивые речитативы повторяемых заклинаний, проклятья и (вот уж действительно внезапно!) молитвы во славу Триединого. Я даже немного постояла возле последней, удостоверяясь, что мне не послышалось, и только потом двинулась дальше.
Все по-разному переживали неизбежный стресс перед экзаменом. Кто-то глушил его зубря, как Аленушка,