уже заветревшуюся, закусь. По ящику крутят музло. Белобрысая певица надрывается на полную, но выстрелы всё равно громче.
Самец вскакивает, задев стол и опрокинув пузырь «Смирновки» на тарелку с красной рыбой. В комнату вваливается Пэш. Его короткие волосы слиплись от дождевой воды, и кажется, будто на голову амбала натянули презерватив. Лицо белое, почти прозрачное. В лапе, здоровенной, как ковш экскаватора, выглядящий игрушечным ТТ.
– Потычу хана! – вываливает он хрипло, упреждая вопросы.
У Перелыгина и Киренцова разом вырывается:
– Чего?!
– Там волчара, – басит Пэш, запястьем вытирая сопли. – Матёрый, как я не знаю! Три маслины в него всадил – (Пэш любит приврать) – а хоть бы хны!
Киренцов безыскусно матерится, а Самец не верит:
– Чё с бугром?!
– Да сказал, чё! – огрызется Пэш, но уже не так громко: Самца он уважает и чутка побаивается. Не как Пал Пота, но всё же. – Волчара задрал. Реально здоровенный, сука!
– Па-ашли вытаскивать! – орёт Самец. Киренцов и Перелыгин бросают кии и выхватывают из кобур стволы, с которыми, кажется, расстаются только в бане.
– Волк же…
– Ты или промазал, или утёк он… – рыкает Самец, и тут словно в насмешку раздаётся вой. Снаружи, но такой громкий и близкий, будто зверь уже в доме. Лишившиеся главаря «кхмеры» на миг цепенеют. Пэш точно уменьшается в размерах, и даже Самец робеет, но тотчас берёт себя в руки:
– Завалю паскуду!.. Да выключите эту срань! – рявкает он на телек, где Вика Цыганова поёт про любовь и смерть, добро и зло.
– Шумите, ребятки, – раздаётся дребезжащий голосок. Со второго этажа спускается по лестнице Пал Потов гость и родитель, Михаил Иванович. То ли спрашивает, то ли журит. – Озоруете. До седьмых петухов, эхе-хе.
– Щас всё решим, – увещевает Перелыгин старика. – Вы к себе идите, Хал Ваныч, нельзя тут…
Вновь вой, теперь под окном. Вибрирует стекло, звенят бутылки, и в жилах каждого стынет кровь. Один Иваныч ничего не соображает – вращает глазами и вертит головёнкой.
– Завалю паскуду, – повторяет Самец, и оконное стекло взрывается. Осенний смерч влетает в гостиную, разметав чад попойки. Посечённые осколками гардины треплет буря. И вместе с ненастьем в дом врывается чудовище.
Единственная мысль вонзается в мозг Самца, как строительный костыль: «Разве это волк?»
Перелыгин и Киренцов вскидывают стволы и начинают пальбу. Зверь, чёрный, как ночь, из которой он явился, припадает на лапы и принимается кружить юлой, щёлкать зубами, пытаясь поймать жалящих его шершней. Его шкура лоснится от воды. Лапы зверя скользят по усыпанному осколками паркету, а Самец думает про напугавший его до усрачки фильм «Вой», который он смотрел во времена засилья видеопрокатов.
Зверь прекращает вертеться и отряхивается – точь-в-точь пёс, только размером с диван. Самая большая псина из всех, что Самец когда-либо видел.
А ещё Самец видит, что пули не наносят зверю вреда.
Пэш орёт трубой, и на миг Самец глохнет на левое ухо. Пэш палит