улыбкой взглянул на внука и слегка кивнул. Испуг Ники сразу прошел. «Я вел себя недостойно, – подумал он. – Так испугаться. Это немужественно. Дед глазом не моргнул, просто смотрел, что произойдет. Он часто говорит: на все божия милость. Так и я буду».
Во время пятой беременности великой княгини Марии Федоровны детей наверх не пускали. Они заскучали: ни утренних докладов, ни катаний на шлейфе. Даже видеть дорогую мама было нельзя.
– Мамочка больна? – спрашивал у всех Ники.
– Нет, не больна. Но её сейчас нельзя видеть. Она очень занята. Уезжает рано к дедушке, а приезжает поздно.
Дети осунулись, есть плохо стали, почти не спали. Однажды Жоржик ночью заплакал. Ники, в ночной сорочке, босиком, подбежал
к его кровати и трогательно-успокоительно проговорил:
– Ну Жоржик!.. Ну что ты… – и стал декламировать любимое стихотворение. – Гусей караваны несутся к лугам…
Потом забрался в кровать под одеяло и прижался к брату. Жоржик успокоился, они заснули почти одновременно.
Наконец однажды, после завтрака, вокруг малых великих князей началась тревожная суета горничных и камердинеров. Их костюмчики тщательно осмотрели, выровняли проборчики гребешками, заставили вымыть руки. И скомандовали:
– А теперь к маме, смотреть нового братца!
Взяли и Володю. В покоях великой княгини, с подушки, на детей смотрело отстрадавшее, улыбающееся и счастливое лицо дорогой мамы. Рядом с кроватью стояла колыбелька. В колыбельке спал толстенький ребенок с маленькими ручками и ножками, с едва заметными волосиками и смешными морщинками. Рядом с колыбелькой на столике лежала, с толстыми звеньями, тяжелая, украшенная бриллиантами, цепь. Володя, пораженный её диковинным видом, повернулся к сестре милосердия в белом халате и тихо спросил:
– — Что это за цепь?
Она склонилась и прошептала:
– Это Андрей Первозванный.
Володя снова повернул к ней голову:
– А как… – он, поперхнувшись, добавил: – Братика звать?
Сестра милосердия снова склонилась к нему и с лаской в тоне произнесла:
– Мишуля… – потом, спохватившись, добавила: – Великий князь Михаил Александрович.
В Страстную неделю, постной по канону, к столу детям подавали масло, молоко и яйца. С четверга мяса не полагалось.
В великий четверг служба проходила вечером. Семья наследника появилась в домовой церкви и, сделав почтительный поклон священнослужителям, прошла на правый клирос за бархатную занавеску. Сразу прозвучал зычный бас протодиакона:
– Восстаньте! Господи, благослови…
Ники хорошо знал чин служб и, имея музыкальную память, тихонько подтягивал хору. При этом тщательно следил за сгоранием свечей и, когда они догорали, выходил из-за занавески и тушил, опуская огарки в отверстие подсвечника.
Вечером он принес в детскую скатерть и, надев её вместо ризы, напружинил голос и загудел:
– О благочестивейшем,