теряется,
произвести утонченную работу
на последней стадии моего совращения
будет ему нелегко,
меня же, как назло,
длинные поэтические фразы
послушать тянет.
Пол-литровая!
Скука, а не бутылка,
жалкий, никуда не годный объем.
Водка пожалуйста, но крепкие
зарубежные напитки
лишь в литровой таре
я позитивно воспринимаю,
более мелкий размер все равно,
что крошечный член
взамен предполагавшегося огромного.
Жажду поэтической прелюдии
Ленни не утолит,
бутылка у Ленни убогая,
уходить, не занявшись сексом —
нарываться на последующую печаль,
и хоть руку Ленни с моей груди
я снимаю,
от ворот поворот я ему не даю,
разойтись со временем думаю,
в кого же у него столь широкие плечи,
я у Ленни спросила.
В дедушку Виктора,
сквозь зубы он прошипел.
Обломала я Ленни, за такси он зря заплатил!
Ход его мыслей мне неизвестен,
возможно, похоть вперемешку с чем-то высоким
у него по отношению ко мне,
дедушка Виктор, в продолжении он сказал,
в Штаты не вырвался,
не дожив до шестидесяти,
в Ангарске скончался.
Мой отец нас увез,
на земле свободных людей
сориентировался и пробился;
говорит Ленни складно,
но сквозь акцент мне приходилось
проламываться,
мозги неприятно сушить,
бутылку мы, естественно, откупорили
и Ленни, закидывая шот за шотом,
пьянеет,
к существующей проблеме коммуникации
добавляет заплетающийся язык,
обо мне, похоже, он забывает.
Налоги, серфинг, дедушка Виктор,
к лифту, мне представляется,
пора мне идти,
секс с окосевшим Ленни
ну никак мне радости не доставит.
С мужиками, не умеющими пить,
чересчур часто мы, женщины,
сталкиваемся,
а через поколение держащим удар девушкам,
помимо таких же девушек,
категорически не с кем будет посидеть,
побеседовать,
обсудить вопросы текущей политики
или создать базу для залезания
в маячащую и исчезающую постель,
когда я спускалась в метро «Маяковская»,
мне отдавили правую ногу.
Я захрипела,
жилы у меня вздулись,
в отличии от жестокого секса
отдавленная нога
удовольствия, следующего в отдалении,
на втором плане,
мне не приносит – боль
и за болью ноль.
А извинения?!
За толстозадым дегенератом в панаме
я пошла, похромала,
дернув его за плечо,
развернула и вижу —
лицо у него не заплывшее,
глаза выражают ум,
не дурак,