когда я ее сочинял, моим идеалом и впрямь был Гилберт. Не знаю, удалось ли мне хоть в малой степени…
– Твой сюжет ничуть не хуже гилбертовских, Оти, – уверенно перебил композитор, пробежав пальцами по клавишам.
– Да будет тебе, Ролли! – скромно потупился Пилкингтон.
– И даже лучше, – настаивал Тревис. – Во-первых, он современный…
– Да, я старался делать упор на современность, – пробормотал автор.
– И ты избежал ошибки Гилберта – излишней вычурности.
– Ну, Гилберт и впрямь грешил избытком фантазии, – признал Отис. – А музыка, – добавил он в порыве ответного великодушия, – обладает мелодичностью Салливана, но отличается новизной ритма и оригинальностью… Музыка вам понравится, – обернулся он к Джилл.
– Судя по вашим словам, – любезно заметила Джилл, – пьесу ожидает громкий успех.
– Будем надеяться, – кивнул Пилкингтон. – На наш взгляд, пришло время, когда от театра требуется нечто лучшее, чем привычная жвачка. Публика устала от безмозглой халтуры и примитивных мелодий, которыми ее потчуют типы вроде Уоллеса Мейсона и Джорджа Бивена. Ей хочется блеска! То же самое происходило в эпоху Гилберта и Салливана. Они стали писать, когда музыкальная сцена пала ниже некуда и театр был отдан на откуп пошлым бурлескам самого дурацкого толка. Публика жаждала чего-нибудь классом повыше. Так же обстоит дело и сегодня, но театральное начальство не желает этого видеть. Наша «Американская роза» не один месяц стучалась в разные двери по всему Бродвею…
– Надо было войти без стука… как я, – засмеялась Джилл и встала. – Что ж, очень любезно с вашей стороны принять меня на работу, хоть я и вошла столь бесцеремонно… Просто я почувствовала, что нет смысла дожидаться на лестничной площадке. Очень рада, что все уладилось. До свидания!
– До свидания, мисс Маринер! – Отис сердечно пожал протянутую руку. – Репетиция ансамбля состоится… когда, Ролли?
– Послезавтра в одиннадцать утра, в Брайант-холле.
– Я приду. До свидания, и большое вам спасибо!
Молчание, воцарившееся после ее ухода, нарушил Тревис:
– Ничего цыпочка.
Пилкингтон вздрогнул, очнувшись от сладких грез.
– Что ты сказал? – нахмурился он.
– Девица эта… Ничего так, а?
– Мисс Маринер, – процедил Пилкингтон, – самая очаровательная, утонченная и воспитанная девушка. Ты это имел в виду?
– Само собой, – поспешил согласиться Тревис, – именно это!
Выйдя из театра, Джилл окинула 42-ю улицу взглядом победителя. С тех пор как она вошла в «Готэм», в Нью-Йорке мало что переменилось, но город показался ей совсем иным. Час назад она была чужестранкой и бесцельно плыла по его быстринам, и вот уже здесь своя и Нью-Йорк принадлежит ей! Она смело встретилась с ним лицом к лицу и сама добыла средства к существованию. Теперь даже походка ее стала легче и уверенней.
В адресе, который дала Нелли, была указана восточная сторона Пятой авеню, и Джилл направилась туда по 42-й улице, которая