когда какой-то один роман совпадает с настроением нашей эпохи, мы лучше понимаем и все прочие романы.
Туннель
Часть первая
1
Самым крупным событием зимнего сезона в Нью-Йорке в этом году было открытие нового великолепного концертного дворца, выстроенного на Мэдисонской площади. Открытие новой залы ознаменовалось необычайным концертом. Оркестр состоял из двухсот двадцати музыкантов, и каждый из них был всемирно прославленным артистом. Дирижировать этим удивительным оркестром был приглашен немецкий композитор, окруженный ореолом мировой славы, получивший за один вечер неслыханный гонорар в шесть тысяч долларов.
Цены на места поразили даже Нью-Йорк. Дешевле тридцати долларов не было ни одного места в зале, а барышники, торговавшие билетами, поднимали цену за ложу до двухсот долларов и выше. Но каждый, кто считал себя принадлежащим к «обществу», не смел пропустить этого вечера.
К восьми часам Двадцать шестая, Двадцать седьмая и Двадцать восьмая улицы, а также Мэдисон-авеню были запружены шипящими и нетерпеливо вздрагивающими автомобилями. Барышники, торгующие билетами, всю свою жизнь проводящие среди фыркающих автомобилей, покрытые потом, несмотря на двенадцатиградусный мороз, бросались с безумной отвагой, зажав в руке пачку долларов, в середину бесконечного, стремившегося к площади потока яростно гремящих экипажей. Барышники вскакивали на подножки, на места шоферов и даже на крыши автомобилей и пытались заглушить грохот моторов своими охрипшими голосами: «Here you are! Here you are!»[1] – «Два места в партере, десятый ряд! Одно место в ложе… Два места в партере!..» Косой град внезапно очистил улицу, точно залп пулеметов.
Но как только открылось окно в автомобиле и раздавалось: «Сюда!», барышники мгновенно появлялись опять и ныряли среди экипажей, как водолазы. Пока они устраивали свои дела и набивали карманы деньгами, на лбу у них замерзали капли пота…
Концерт должен был начаться в восемь часов, но и в четверть девятого необозримая вереница экипажей ждала очереди, чтобы подъехать к сверкающему огнями среди мрака и сырости красному балдахину у входа в новый музыкальный дворец. Под крики барышников, фырканье моторов и стук града, барабанившего по крыше балдахина, выходили из подъезжавших экипажей всё новые и новые группы людей, на которых толпа, стоявшая темной стеной у входа, смотрела с жадным любопытством: драгоценные меха, затейливые прически, сверкающие камни, возгласы, смех и ножки в шелковых чулках и белых туфельках…
Представители изысканного общества Пятой авеню, Бостона, Филадельфии, Буффало и Чикаго наполняли торжественный гигантский натопленный зал, весь в золоте и пурпуре, воздух которого в течение всего концерта дрожал от тысяч быстро колыхавшихся вееров. От белых плеч женщин поднималось облако одуряющих ароматов, иногда совершенно