Поглощенные туманом. Нана Рай

фыркает и возвращается к урокам:

      – Я спрашивала. И не виновата, что мне не ответили.

      – Не ругайте ее, Люса, все в порядке. Я по себе знаю, насколько сильно любопытство. Особенно детское.

      Женщина смеется грудным хриплым голосом:

      – Это заметно. Мими, хватит дуться. Ника покажет фотографии, как только сделает. Иди, детка, посиди с нами.

      Девочка задумчиво грызет карандаш, а потом решительно отодвигает тетради в сторону.

      – Только я хочу банановое пирожное, которое ты приготовила на завтрак, – заявляет она и садится за стол напротив Ники.

      – Это шантаж, – бурчит Люса, но пирожное достает.

      Впервые Ника видит на лице Мими искреннюю улыбку, без примеси ехидства и презрения. Она сразу становится моложе, и уже сложно дать ей даже четырнадцать лет.

      – Как прогулка? – сладкое благотворно влияет на девочку.

      Пахнет ванилью, бананами и травяным чаем. Ника мысленно прокручивает в голове прошедший день. И пленка воспоминаний заедает на кадре с журналистом. С какой яростью он припечатал газету к машине графа. С каким испугом смотрел на Нику.

      «Итальянский Потрошитель убивал только иностранок».

      Фраза Стефано бьет молотом по затылку, и тихий звон раздается в ушах.

      – Это правда, что все жертвы маньяка были иностранками?

      От неожиданности Люса закашливается:

      – У вас есть другие темы для разговора?! – хрипит она и грозно смотрит на Нику с Мими. – Одна весь день носилась с газетой как ненормальная. Другую тоже ничего не интересует.

      – Кажется, да, – игнорируя бабушку, отвечает Мими. – Сеньор Росси что‑то рассказывал?

      – Встретили журналиста. Он был весьма… эксцентричен. – Ника с трудом подбирает слова.

      Она задумчиво помешивает ложкой чай. В России она не иностранка. И в любой другой стране тоже чувствует себя своей. Но в Италии это слово привязывается к ней как липкая лента для мух. И каждый раз несет смертельную опасность.