ты всё сразу объясняешь тут,
Что случаи различные бывают,
И их считаешь, пальцы загибая:
«Я не прощаю, если есть другая,
Когда меня из-за другой бросают,
И если от меня к другой уйдут».
– Это тоже про меня?
– Да.
– Что-то я не припомню, когда это ты меня «нечаянно будил»?
– Это так называемый литературный приём. Художественный свист.
И тут Лариса повернулась ко мне, сжала пальцы левой руки в кулак, по-женски размахнулась и, медленно опустив его внутренней стороной мне на грудь чуть повыше сердца, сказала:
– Понятно. Вроде «колготочных» магазинов. А ведь и слезу из меня сегодня чуть не выдавил.
– Я никогда не видел твоих слёз, но уже заранее знаю: мне не нравится, когда ты плачешь.
– Бывает, что женщины плачут от счастья.
– Всё равно мне больше нравится, когда ты смеёшься.
– А ты свои стихи где-нибудь пытался… как это называется… публиковать?
– Нет.
– Почему?
– Не знал, как это делается. И боялся.
– А теперь?
– Теперь ты со мной и я ничего не боюсь. И буду знать, что и как, потому что теперь мне есть с кем посоветоваться.
– Ах ты, подлиза!
И мы пошли по проспекту Шверника так же, как прошедшей весной шли знакомиться с родителями Ларисы, когда признались друг другу в любви. Уже у самой площади Мужества она слегка прижалась ко мне плечом и тихо сказала:
– Прости меня.
– Прости меня, – повторил я и, помолчав немного, спросил: – Как ты думаешь, стоит мне ещё раз извиниться перед твоей мамой?
– Можешь сделать это при случае. Ей, наверное, приятно будет. А так… она ведь поняла, что ты ещё не очень серьёзный человек. Правда, не вредный и безопасный. Короче говоря, мальчишка! И я это тоже поняла, но уверена, что сделаю из тебя мужчину. Ты не против?
– Я? Да зачем же я сейчас иду рядом с тобой?
– Да, Андрюша, с тобой не соскучишься.
Мы доехали на метро до площади Восстания и дошли пешком до дома Ларисы. Там мы расстались, и я пошёл назад. То есть вперёд.
Так закончилась четвёртая мечта.
Дом, работа, метро… метро, работа, дом. Думал, думал и не мог собрать воедино обрывки мыслей о своей последней мечте. Наконец не выдержал и, едва закончился очередной рабочий день, поехал не домой, а на улицу Черняховского. Там посреди улицы есть бульвар со скамейками. Я присел на одну из них. Возле ног топтались голуби. Машинально крошил голубям заранее купленный для этого случая хлеб и долго смотрел на дома нечётной стороны улицы. В маленьком двухэтажном домике, зажатом между двух пятиэтажек, жила Чайка со своей бабушкой. Я пришёл сюда для того, чтобы подумать, а кормление голубей – отличный способ отвлечься от суеты. Почему я не стал советоваться с Чайкой о программе ужина? Почему? Голуби, расталкивая друг друга, азартно клевали хлебные крошки. Крошки, кошки. А при чём тут кошки? Голуби клюют крошки, а на голубей охотятся кошки. Дикие в основном кошки. А если есть кошки, крысы боятся выходить из своих подземелий. Значит, так: я боялся, что Чайка запретит мне это… мероприятие. Вернее, не само