разберёшься.
– И то верно… Дед, а вообще, сколько я здесь?
– Так это… неделю.
– Как неделю?! Я ж за это время тысячу раз богу душу мог отдать! – свирепо зарычал Степан. Он не очень понимал, что происходит, не помнил, что случилось с ним, и оттого психовал, вымещая злость на том, кто волей судьбы оказался рядом. В его голове должен быть идеальный порядок, он всё систематизирует и раскладывает по полочкам. И в быту, и в голове. Так в каком месте произошёл сбой? Как вышло так, что память отказывается воспроизводить детали?! Вот он выходит из дома, отпускает Рината, мол, сегодня сам за рулём поедет, садится в машину и… пустота. Будто ластиком по памяти прошлись… И как же это бесит! И зло сорвать не на ком… Дед для этой цели совсем не подходит, как ни крути, а старик, выходит, жизнь ему спас.
– Так ведь не отдал же, – хитро ухмыльнулся дед, – Зинаида приходила, смотрела тебя, сказала, что отлежаться надо. Тихо, спокойно отлежаться.
– И кто у нас Зинаида? Светило медицины или человек-рентген? – сарказм так и рвался из него, не удержать. По-хорошему, благодарить старика надо, а не нападать, обвиняя неизвестно в чём. Но совесть молчала, в душе, как и в голове, пустота царила.
– Так ведь… знахарка она.
– Бред! Ну бред же! – бушевал Степан. Впрочем, бушевал, сказано сильно, говорить он мог только вполголоса, а уж ругаться… разве что мысленно. – Знаешь что, дед, ты сейчас скорую вызывай. Только имени моего не называй, не надо. Пусть отвезут в больницу и нормально проверят, что у меня там с головой не то… Знахаркам я не очень доверяю, медикам больше.
– Хорошо, – обрадовавшись возможности переложить заботу о раненом на плечи врачей, засуетился дед. – Ты погоди чуток, только на крыльцо выйду, тут у меня… сигнал барахлит… – и, взяв с полки старый, допотопный кнопочный телефон, торопливо вышел из избы.
Степан закрыл глаза и медленно досчитал до десяти. Потом ещё раз. И ещё. Успокоиться. Надо успокоиться. Но как же нервирует эта долбанная беспомощность и неожиданный провал в памяти! Не помнит. Он ничего не помнит из того, что произошло в тот день. Как он очутился на кладбище? Почему избит? Почему так ужасающе болит голова, и почему, в конце концов, кого-то неизвестного похоронили под его именем?! Спокойно, Степан, спокойно…
Дед больше не заходил в дом, маячил на крыльце размытым пятном в солнечном свете, и хорошо. Он ведь, как умел, помочь пытался, защитить даже, а Степан набросился будто на врага… Неправильно это… Вот только не хозяин сейчас Степан своим эмоциям, они рвутся на волю – не удержать, так что пусть лучше старик маячит возле дома. Снаружи… Для него же безопаснее будет.
Вечером Кириллу позвонил Михальчук.
– Вот скажи, как ты это делаешь?! – не поздоровавшись, хмуро выдал он.
– Что именно? – изобразил недоумение Кирилл.
– Мне звонил Прохоров. Тот самый Прохоров Степан, которого сегодня утром похоронили. Только что я был у него в больнице. Прикинь, это действительно он, и возникает закономерный вопрос, а кого же тогда хоронили?
– Так