цели? А какая цель у нее может быть, господин? Только одна. Поместить его сюда, чтобы убить тебя… точно так, как ты хочешь послать его, чтобы убить ее! Он сильный человек – и позволил девушкам побить себя! У него был меч, священное острое оружие – и он позволил женщинам отобрать его. Ха-ха! – рассмеялся Зачель. – Ты веришь в это, господин? Я – нет!
– Клянусь Нергалом. – Кланет встал, разгневанный. – Клянусь Нергалом…
Он схватил Кентона за плечи, швырнул через дверь каюты на палубу. И быстро вышел за ним.
– Шарейн! – взревел он. – Шарейн!
Кентон поднял голову, увидел Шарейн у дверей ее каюты; она обнимала руками талии двух стройных девушек.
– Нергал и Иштар заняты, – насмехался черный жрец. – Жизнь на корабле стала скучной. У меня под ногами раб. Лживый раб. Ты его знаешь, Шарейн?
Он наклонился и высоко поднял Кентона, как мужчина ребенка. Ее лицо, холодное, презрительное, не изменилось.
– Он ничто для меня… червь, – ответила она.
– Ничто для тебя? – ревел Кланет. – Но по твоей воле он пришел ко мне. У него лживый язык, Шарейн. По старому закону раб должен быть наказан за это. Я выставлю против него четверых моих людей. Если он победит их, я сохраню ему жизнь… на некоторое время… чтобы он и дальше развлекал нас. Но если победят они… у него вырвут его лживый язык. Я пришлю его тебе в знак моей любви, о священный сосуд Иштар!
– Ха-ха! – рассмеялся черный жрец, видя, как побледнела Шарейн. – Испытание твоего колдовства, Шарейн. Заставь этот язык говорить. Заставь его… – хриплый голос замурлыкал, – заставь его говорить тебе о любви. О том, как ты прекрасна, Шарейн. Как удивительна, как сладка, Шарейн! Немного упрекать тебя, может быть, за то, что ты позволила его вырвать!
– Хо-хо! – хохотал Кланет. Потом словно выплюнул: – Ты, храмовая шлюха!
Он сунул в руки Кентону легкий хлыст.
– Сражайся, раб, – рявкнул он, – дерись за свой лживый язык!
Вперед прыгнули четверо жрецов, вытягивая из-под одежды ремни, окованные металлом. Они окружили его и, прежде чем Кентон собрался с силами, набросились. Прыгнули, как четыре тощих волка, стегали его своими ремнями. Удары падали ему на голову, на обнаженные плечи. Он пытался отразить удары, ответить на их. Металл ремней глубоко врезался в тело. С плеч, груди, со спины потекла кровь.
Ремень попал ему в лицо, на какое-то время ослепив.
Он услышал издалека золотой голос Шарейн, полный презрения:
– Раб – ты даже бороться не можешь!
Изрыгая проклятия, он отбросил ненужный хлыст. Прямо перед собой увидел улыбающееся лицо жреца, который ударил его. Прежде чем жрец смог снова поднять ремень, кулак Кентона ударил его прямо в ухмыляющийся рот. Кентон почувствовал, как под костяшками его пальцев хрустнули кости носа, посыпались зубы. Жрец отшатнулся, упал и покатился к борту.
И сразу оставшиеся трое набросились на него, пытались схватить за горло, рвали ногтями, хотели сбить с ног. Он высвободился. На мгновение трое отступили,